К полудню небольшое горное село окончательно сомлело от августовского пекла. Вся мелкая домашняя живность забилась под навесы, хотя и в тени было за тридцать, и воздух настолько раскалился, что им нельзя было дышать. Даже куры на насестах судорожно дергали головами, когда в полусне переваливались с ноги на ногу. Только огромный хряк, забравшийся в протекавший через село небольшой горный ручей, не выражал признаков беспокойства, равномерно похрапывая в обе ноздри, и этот храп висел над всем селом. Впрочем, не исключено, что этот храп исходил от спавшего на скамье под сенью огромного куста облепихи сельского пастуха Инала. Он сидел на высокой для него, не по росту, скамейке, и ноги Инала, в вязаных домашних чувяках, надетых к тому же поверх шерстяных носков, висели в воздухе, не касаясь земли, а голова пастуха покоилась на скрещенных мозолистых руках, которые лежали на посохе, вертикально упиравшемся в землю. Глаза Инала были закрыты, а уголки губ подрагивали синхронно с вырывавшимся из них храпом. 

Село пропиталось духом лености. Жизнь испарилась из него под знойными лучами солнца. И в безмятежной тишине особенно четко звучало бормотание Фаризат: 

— О, Господи, даже в воскресенье этот бездельник не может заняться делом! Интересно, что он придумает сегодня, чтобы отложить ремонт. 

Расположившись с огромным корытом в центре двора, Фаризат занималась воскресной стиркой. В бормотании ее не было злобы. Это было привычное роптание на неудавшуюся судьбу. И этот беззлобный ропот продолжал исходить из женщины, когда дверь дома с протяжным скрипом открылась, и на пороге показался ее муж. 

У Бола было изрядно помятое после дружеской ночной попойки лицо, и он стоял некоторое время на пороге, щурясь под ярким солнцем. Так и не открывая глаза, Бола сладко зевнул, широко потянувшись, и зацепил стояк веранды. На голову бедняги тут же с грохотом обрушилась большая балка и Бола по-собачьи взвизгнул. Сонливость моментально прошла. Судорожно вцепившись в балку, Бола поддерживал ее некоторое время, понимая, что если она упадет окончательно, на него рухнет вся веранда, и на лице его отразилась не только боль от удара, но и унизительность самой ситуации, тем более, что в какой-то момент он встретился взглядом с Фаризат. Жена только презрительно хмыкнула и еще усерднее принялась за стирку. Бола отодрал балку от головы, пристроил ее на место, на всякий случай пару раз легко ударил по стояку, проверяя насколько надежно пристроена балка, и, поморщившись от досады, прошел к бочке, наполненной дождевой водой, и смочил голову. 

— Так я и знала! — Фаризат зло швырнула в корыто недостиранную простыню. 

— Что знала? — лениво огрызнулся по привычке Бола. 

— То у тебя кирпича нет, то цемента! Теперь у тебя голова разболелась! И ты опять дом ремонтировать не сможешь! 

— Отстань, — поморщился Бола, — видишь, не до ремонта — А-а, не до ремонта?! — Фаризат заводилась все больше. — Дом разваливается на глазах, и это, когда у нас есть уже все для ремонта! Все, кроме мужчины в доме! 

Бола набрал полные легкие воздуха, чтобы привычно прикрикнуть на жену, почему-то оглядел двор, ища увесистые, как кирпич, слова возражения, но, очевидно, не найдя их, вдруг сунул голову в переполненную водой бочку, чтобы не слышать больше жену. 

Фаризат от этого распалилась еще сильнее. 

— Дожил! Льешь себе на голову воду, как на мельницу! Хорошо, что сын тебя не видит в таком состоянии! Посмотри, на кого похож! 

Бола извлек голову из воды. Он снова набрал полные легкие воздуха, очевидно, подыскивая и на этот раз нужные слова, но уже готовые было сорваться с губ, они застыли на устах, потому что до него донесся смех сына. 

Маленький Беса, пристроившись на высоченном каменном заборе, наблюдал всю перепалку родителей, и теперь, не выдержав, расхохотался. Рассвирепевшая Фаризат бросилась к сыну: 

— Яблоко от яблони недалеко падает! Ну, я тебе сейчас покажу! 

Беса, недолго раздумывая, ибо хорошо знал суровый нрав матери, спрыгнул с забора на улицу. 

— Ты у меня вернешься! — прокричала вслед сыну Фаризат, потом повернулась к мужу, — это твое воспитание! Любуйся на своего красавца! 

Бола снова сунул голову в бочку, а Фаризат продолжала свой гневный монолог: 

— Это он с тебя пример берет! Палец о палец не ударишь для своего дома! Даже сено привезти не можешь! Все — я! За что мне одной все эти несчастья? Сын — двоечник, муж — лентяй. 

Но Бола ничего не слышал. Его голова, по уши, была в воде, и он блаженно улыбался. Лишь время от времени изо рта его вырывались пузырьки воздуха и, всплывая на поверхность водяной глади, с шумом лопались. Фаризат, продолжала говорить, но с тревогой посматривала на Бола, который повис на бочке, и она, поняв, что разговаривает сама с собой, подошла к мужу, выхватила его голову из воды и прокричала: 

— Ну, хватит! Сама поеду в город за мастерами! Они отремонтируют мой дом, пока он не рухнул, и не стал моим склепом! 

Фаризат, Бола и Беса шли по проселочной дороге к автобусной остановке. Фаризат решительно двигалась впереди, а за ней виновато и уныло плелись Бола и Беса. 

— Подожди, — робко сказал Бола. — Давай поговорим. 

— Не о чем нам больше говорить! — отрезала Фаризат. — Только и слышу каждый день, — завтра, завтра, завтра! Надоело все! 

Нагнавший их автобус, подобрал Фаризат, и отец с сыном остались стоять на проселочной дороге. Беса посмотрел на отца, и во взгляде его был немой вопрос: «Что дальше?» — но отец только пожал плечами. 

Бола и Беса неторопливо двигались по сельской улице. Беса жевал яблоко. Ему стало жаль отца, и он полез за пазуху, достал еще одно яблоко и протянул отцу. Бола понимающе улыбнулся, взял яблоко, надкусил его, но оно было кислым, настолько кислым, что лицо Бола перекосилось. Отец влепил сыну подзатыльник. Тот даже не отреагировал. Привык. И вдруг предложил: 

— Пап, давай сделаем маме сюрприз. 

— Какой сюрприз? — не понял Бола. 

— Начнем ремонт сами. Позовем Темыра, Сардиона, Камала, Романа и начнем ремонт. И мама будет довольна. Скажет, наконец-то наш папа взялся за ум. 

Возможность доставить хоть какое-то удовольствие жене пришлась Бола по душе. На лице его промелькнуло даже нечто похожее на улыбку. Однако, вдумавшись в последнюю фразу сына, он влепил Беса очередной подзатыльник. 

Сардион и Мехти играли во дворе в нарды. Это был небольшой двор каменотеса, который выполнял чрезвычайно важную и почетную роль сельского скульптора. Надгробные памятники Сардиона, которые он высекал вместе со своим помощником Мехти из речных глыб, украшали практически все захоронения на местном деревенском кладбище. Правда, некоторые сельчане давно уже приметили, что портреты их усопших родичей обладают подозрительным сходством с известными древнегреческими скульптурами, однако по каким-то необъяснимым соображениям этого никто не ставил Сардиону в упрек. 

Горцы ведут здоровый образ жизни, а потому у Сардиона и Мехти было, в общем-то, мало работы, и все свободное время они проводили за игрой в нарды. Правда, они настолько свыклись с таким неторопливым ритмом жизни, что, когда в селе все-таки случалось несчастье, Сардион и Мехти продолжали играть в нарды, не спеша с изготовлением очередного надгробия, что, естественно, не приводило родственников покойного в восторг. Каменотесы оправдывались, как правило, неповторимостью характера усопшего, что непременно должно отразиться в скульптуре, и что само по себе является очень сложной творческой задачей. 

В тот день Сардион и Мехти, заперев ворота, предавались, как всегда, своему любимому занятию. Надо сказать, что Мехти был не то, чтобы немым, но настолько неразговорчивым, что со стороны его вполне можно было принять за немого. К тому же он был тугодумом. В то время как Сардион мыслил и действовал стремительно. Его просто раздражала способность Мехти бесконечно раздумывать над очередным ходом. 

— Что думаешь? Вот так ходи! 

И Сардион сам делал ход за Мехти, а потом и за себя, а потом еще раз за ученика, и так они могли играть часами. Мехти при этом даже не успевал ничего понять, как проигрывал очередную партию. 

Раздался стук в ворота и недовольный Сардион сложил доску с зарами и шашками и сказал Мехти: 

— Быстро в сарай! И стучи! 

Мехти сразу направился к сараю, а Сардион к воротам, ворча по пути: 

— Совесть есть? Каждый день ездишь! Так я никогда не закончу памятник твоему незабвенному дедушке! 

— Сардион! — донесся из-за ворот голос Бола, — какой незабвенный?! Это Бола! 

— Что ж ты сразу не сказал?! — облегченно вздохнул Сардион, открывая ворота, а заметив Беса, добавил, — и Беса здесь? Вот кому памятник легко будет ставить. Лепи сразу черта и — все в порядке! 

Сардион и Бола рассмеялись, а Беса зло бросил: 

— Дядя Сардион, у нас к тебе дело! 

— Ну, если дело, то входите, — хмыкнул Сардион. 

Все трое прошли во двор. Из сарая доносился стук. 

— Как дела? — поинтересовался Сардион, устраиваясь на скамье под яблоней. 

— Опять поругался с Фаризат, — уныло признался Бола. — Если не начну ремонт сегодня, житья не будет. Я подумал, пока Фаризат поехала в город за мастерами, может начнем сами, а? 

— А что нужно делать? — не очень уверенно отозвался Сардион. 

— Ничего особенного, — оживился Бола, — починим крышу, выкопаем погреб и — все! 

— Да прекрати там долбить, дятел! — крикнул Сардион в сторону сарая. 

Стук сразу оборвался. 

— Помочь ближнему в таком деле — древний обычай, и не нам его нарушать, — задумчиво произнес Сардион. — Но не будем же мы ремонтировать дом вдвоем? 

— Почему вдвоем? — спросил Бола. — Позовем Темыра, Камала, Романа, и начнем ремонт. 

— А-а, ну да, — вяло согласился Сардион. 

Пока мужчины обсуждали житейские дела, Беса бродил по двору. Он наткнулся на раскрытую папку с фотографиями древних греческих философов, один из которых явно смахивал на выполняемый Сардионом заказной памятник. 

— Дядя Сардион, а ты должен для всех этих тетек и дядек памятники сделать? — вопрос прозвучал не столько наивно, сколько неожиданно. 

— Что?! — мгновенно взвился Сардион. — Положи на место! Положи, говорю! 

Сардион бросился к Беса, который, — от греха подальше, — тоже не стоял на месте. Так они и носились по саду друг за другом, пока Беса не выронил альбом с фотографиями. Бола ничего не мог понять, и с изумлением наблюдал за беготней. И только разглядев фотографии, и, сравнив их с находящимся в работе памятником, и уловив сходство, Бола улыбнулся. 

— Все заказчики хотят, чтобы их родственники хоть на памятнике были красивыми и умными, — пояснил Сардион, и спросил, — похож? 

— Если очень захотеть, — оценил качество работы Бола. — Или, если давно не видел. 

— Кого? — не понял Сардион. 

— Того и другого, — отрезал Бола. — Ну, ты идешь или нет? 

— Иду. Мехти, бездельник, где ты?! Доделай здесь Сократа, только нос скриви ему побольше! Или, может, возьмем его с собой? 

Бола пожал плечами. 

— Мехти, я передумал! — крикнул Сардион в сторону вышедшего из сарая Мехти, — поедешь с нами! И захвати с собой пару шашек динамита, будем дом Бола ремонтировать! 

Старенькая, видавшая виды машина с Бола, Сардионом, Мехти и Беса, натужно воя, карабкалась по крутым улочкам горного села. Машина подкатила к приземистому дому из горного сланца, и Сардион заглушил мотор, и сказал Мехти: 

— Иди, позови Темыра. 

Мехти выбрался из машины, направился к дому, а Беса спросил: 

— Дядя Сардион, а как это динамитом можно дом ремонтировать? 

— Много будешь знать, рано состаришься, — огрызнулся Сардион. 

— Тогда скажи это моей маме. 

— Что сказать? — не понял Сардион. 

— Чтобы она не ругала меня за двойки, — пояснил Беса. 

Бола и Сардион переглянулись. От ворот дома донесся крик Мехти «Темыр!». Потом еще раз: «Эй, Темыр!». Но в доме будто все вымерли. 

— Кричи громче, — посоветовал Сардион. 

Мехти заорал, как стадо ослов. И для большей убедительности забарабанил в ворота, из-за которых сразу донесся голос матери Темыра: 

— Иду, иду, кого там черт несет?.. 

Открылись ворота и мать Темыра сказала: 

— А, это ты Мехти. Заходи, если пришел. 

— Извини, спешу, — сказал Мехти. — Где Темыр? 

— Уехал в город. 

— Как придет, скажи, чтобы сразу шел к Бола. 

У старушки, будто зуб вырвал неопытный дантист. Лицо ее сразу перекосилось. 

— Ой, как жалко мне этого Бола, — запричитала женщина. — Говорят, от него сегодня ушла жена. 

Роман был сельским фотографом, о котором сочиняли всевозможные анекдоты. Рассказывают, что именно Роман шутки ради заставил сельского милиционера выкопать яму, когда тот должен был для служебного удостоверения представить в отдел кадров фотографию «по грудь». Роман загнал милиционера в яму и так и сфотографировал его по грудь в земле. Впрочем, милиционер тоже не остался в долгу. Он сообщил Роману «по секрету», что в его саду был закопан сразу после революции клад золотых монет и Роман по ночам дважды перелопатил каждую песчинку, добираясь до корней деревьев, но так ничего и не нашел. С того момента Роман относился к милиции с большим почтением, чем раньше, хотя и поклялся, что фотографировать милиционеров будет только в гробах. 

В тот день Роман возился во дворе с одним из клиентов. Весь двор Романа был увешан уникальными полотнами в духе Рембрандта. Уникальность их заключалась, конечно, не в художественной ценности работ, с этой точки зрения они ничего из себя не представляли, да и не могли представлять, ибо сляпаны были еще лет тридцать назад Сардионом. Своеобразие полотнищ было в том, что в тех местах, где должны были красоваться головы персонажей, зияли дыры. Трюк заключался в том, что любой желающий мог просунуть в пустоту полотнища голову и сфотографироваться, скажем, в компании древнегреческих богов или на коленях красавицы. На этот раз клиент выбрал репродукцию горца с осиной талией, при черкеске с золочеными газырями, с папахой и изящным кинжалом. Роман измучился с клиентом, который никак не хотел улыбаться. 

— Семья здорова? — спросил он. 

В ответ донеслось какое-то нескладное мычание, которое должно было означать согласие. 

— С работы, может, выгнали? — спросил Роман. 

Очередное мычание явно должно было обозначать отрицание. 

— Может, жена того... 

Мычание переросло в рычание. 

— Ну, тогда улыбнись! — взмолился Роман. — Ну, еще! Еще!.. Вот так! Потерпи! 

Роман бросился к своему огромному фотоаппарату на мощной треноге, который достался ему в наследство от деда, но, не успел он просунуть голову под бархатное покрывало, и произнести волшебное «Снимаю!», как лицо клиента вновь приняло архисерьезное выражение. 

— Ну, как с тобой работать?! — завопил в отчаянии Роман. — Всю душу ты мне вымотал! Что мне с тобой делать?! Ты мне так всех клиентов отобьешь! Покойники больше улыбаются! С таким лицом только в огород, вместо пугала!.. 

Зашедшие во двор Бола, Сардион, Мехти и Беса застали Романа в творческом экстазе. Увидев друзей, Роман облегченно вздохнул, и даже перекрестился. 

— Все! — рявкнул он. — Приходи завтра! 

Клиент уныло кивнул, выбрался из-за задника, и то место, которое принято считать талией, у него было минимум в два раза шире плеч, и он поплелся к воротам, но пройдя половину расстояния, клиент оглянулся и что-то хотел сказать, однако Роман не дал ему и рта раскрыть: 

— Завтра, завтра и только завтра! 

Из груди клиента исторглась очередная волна мычания, что могло означать на этот раз только полное согласие. 

Когда клиент ушел, Сардион загадочно изрек: 

— А мы к тебе. 

Поняв фразу, как призыв к очередному застолью, Роман просиял, вдохновенно потер руки и запел, но постепенно сник, потому что до него дошел смысл следом сказанной Сардионом второй фразы: 

— Бола дом ремонтировать надо. 

Наступила пауза. Лицо Романа, обманутого в лучших ожиданиях, из напряженно-вытянутого постепенно заполнялось смыслом, и он наконец произнес: 

— Пойду, переоденусь. 

Когда Роман, переодевшись, вернулся во двор, Сардион предложил: 

— Слушайте, если уж мы все здесь собрались, давайте сфотографируемся хоть один раз! На память! 

Все дружно поддержали идею. 

— Хорошо, — согласился Роман. — Только на фоне гор! 

Роман указал на один из своих задников с нагромождением скалистых хребтов, ледников, водопадов, альпийских лугов, озер, рек, сбившихся в одну кучу туров, медведей, кабанов. 

— А почему здесь? — спросил Сардион. — Давай под деревом. 

— Нет-нет, — возразил Роман, — эти горы — лучший мой задник! 

— А зачем задник, когда вот настоящие горы, — сказал Беса. 

— Что ты понимаешь в искусстве? — Роман чуть не убил бедного малыша вопросом. Он готов был прочитать несмышленышу целую лекцию, и не одну, чтобы просветить его относительно расхождений между реальностью и фантазией художника, способной оторвать человека от обыденности жизни, придать ей новый смысл, но передумал, только махнул рукой и, включив автоматический затвор, поспешил к друзьям, которые расположились уже на скамейках, расставленных перед поразительным по нелепости задником. Выражения лиц у всех были весьма лукавыми. Особенно у Беса, который пристроил к голове Мехти «рожки». 

Машина вновь карабкалась по узким улочкам горного села. 

— И куда он мог деваться? Как сквозь землю провалился, — продолжал разговор Сардион. 

Машина обогнула полуразрушенную сторожевую башню и друзья сразу увидели сельского милиционера, который расположился у основания башни и щелкал семечки. 

— Подъедем-ка к Симону, может, он знает, где Камал, — предложил Роман. 

Машина повернула к башне и остановилась, но Сардион не стал глушить мотор, а Бола крикнул, не выходя из машины: 

— День добрый, Симон! 

— Здрасьте — нехотя отозвался милиционер. 

— Ты не знаешь, где Камал? — спросил Бола. 

— Знаю, — ответил милиционер. 

— И где? — спросил Бола. 

— На месте, — ухмыльнулся милиционер. 

— На каком месте? Скажешь, наконец?! — вставил Роман. 

Милиционер молча ткнул пальцем назад и вверх. Только теперь друзья разглядели в зарешеченной бойнице башни голову Камала. Камал свирепо смотрел на милиционера. Голова его явно застряла между прутьями решетки. 

— Что ты там делаешь? — удивление Сардиона было искренним. 

— Отдыхаю, — зло отозвался Камал. 

— Бежать он хотел, — пояснил милиционер. — Сюда голову просунул, а обратно — никак. 

— А что он сделал? — спросил Роман. 

— Оскорбил родную сестру начальника. Действием! 

— Это семейное дело! — крикнул сверху Камал. — Его сестра уже десять лет моя жена! 

Друзья переглянулись. 

— Не бери грех на душу, Симон, отпусти, — попросил Роман. 

— Приказ, — пожал плечами милиционер. 

Машина вновь катила по сельским улицам. 

Сидевшие перед домом женщины, заметив машину и ее пассажиров, заговорили разом и наперебой: 

— Никак Бола к новой жене свататься едет! 

— И даже сына прихватил! 

— Утром только разошлись! 

— Нет больше мужчин! 

— Только на кладбище! 

— Бесстыдники! 

А друзья, между тем, были озабочены своими проблемами. 

— Ничего плохого не скажу про Фаризат, но достались нам с тобой сестры, Бола, — скулил Камал. — Моя ведет себя так, будто она хозяин дома, а не я! Вот если бы ты в свое время женился на Розе, то и я бы, может, не ошибся! 

Беса вскипел моментально. 

— Роза, Роза, старый шиповник, вот кто твоя Роза! — крикнул он. 

— Молчи, щенок! 

Камал с заднего сиденья попытался влепить сидевшему впереди Беса затрещину, но малыш увернулся и удар принял на себя Сардион. Удар был настолько сильным и неожиданным, что Сардион выпустил руль из рук, и машина, потеряв управление, запетляла по улице, врезалась в ворота дома, сорвала их с петель, и ворота накрыли машину сверху, а она все продолжала двигаться по двору, срывая развешенное белье, давя все, что попадалось на пути, пока не врезалась в стог сена, и не застыла на месте. 

Медленно осела пыль. Дверь сорванных ворот откинулась, как люк броневика, и в нее протиснули головы Сардион, Бола и Беса. Оглядевшись по сторонам, Сардион сказал: 

— Приехали, вылезайте. 

Друзья волокли через двор сорванные ворота, чтобы поставить их на место. 

— Раз-два, взяли, — командовал Сардион. — Мехти, зайди с другой стороны, ты мне все ноги оттоптал, слон! 

— Брось ты свое белье, Бола, помоги! — крикнул Роман. 

Бола посмотрел полными ужаса глазами на друзей — 

неплохое начало! — зло швырнул простыню на забор. С огромным трудом мужчины водворили ворота на место, и Бола, Сардион и Роман присели передохнуть на аккуратно сложенные у забора бревна. 

— Ну и денек выдался, — вздохнул Роман. 

Мехти и Камал, оставшиеся на улице, с изумлением смотрели на ворота. 

— Вы посмотрите, что мы наделали, — донесся из-за ворот голос Камала. — Ворота вверх ногами повесили! 

Теперь пришла очередь Бола, Сардиона и Романа изумленно разглядывать действительно неправильно навешенные ворота. Калитка ворот оказалась сверху. Со двора через открытую калитку была видна только голова Камала. Он с презрением смотрел на друзей. Потом зло оттолкнул стоявшего рядом Мехти и стал карабкаться через калитку во двор. Перебравшись, наконец, Камал сплюнул в сторону ворот и двинулся к бревнам. 

Мехти удивленно наблюдал за Камалом, пока тот карабкался вверх, чтобы перелезть через калитку, а когда тот уже присел рядом с друзьями на бревна, спокойно приоткрыл створку ворот и прошел во двор. 

— Перевернем? — спросил Роман, показав на ворота. 

— Передохнем, — сказал Сардион. 

— Ну и духота, — сказал Камал. — В горле пересохло. 

Последнюю реплику Сардион воспринял, как сигнальную ракету. 

— Несмотря ни на что, — торжественно начал он, — сегодняшний день для всех нас оказался счастливым. 

— Как? — не понял Бола. 

— Святому Георгию было угодно, чтобы я направил машину вправо, на ворота, а не влево, — в пропасть. Что бы со всеми вами было, если бы вы оказались в пропасти? 

Только теперь все осознали возможные печальные последствия затрещины Камала. 

— Сардион, дорогой, спасибо за Беса, — пожал руку Сардиона Бола. — Фаризат бы не пережила. 

После Бола руку Сардиона поочередно пожали все остальные. И момент истины наступил. 

— Посему, — подвел итог своей короткой речи Сардион, — в честь Святого Георгия мы должны отметить это событие! 

— А-а! — встрепенулся сразу Роман, который до этого был озабочен только своим ушибленным коленом, — святые слова! А, Бола? 

Роман так преданно и искренне посмотрел в глаза Бола, что тот не счел возможным возразить. Если речь идет о Святом Георгии, покровителе путников и мужчин, который — что совершенно очевидно! — проявил сегодня к друзьям свою благосклонность, не дав им глупо погибнуть, возражать было вообще бесполезно. Бола бы не поняли не только его друзья, но и любой мужчина села. Поэтому Бола оставалось только скромно пожать плечами, а все остальное мигом сообразили его друзья. 

Сборы были привычными и скоротечными. Каждый тащил к столу, что мог. Роман — окорок с чердака, Камал — петуха из курятника, Мехти — сразу учуял бидон самогона в погребе. Лишь Бола, Сардион и вертевшийся между ними Беса не принимали участия в подготовке к очередной попойке. Сардион деловито вышагивал по двору, присматриваясь к нему, будто был здесь впервые. Бола, не понимая над чем так усиленно размышляет Сардион, следовал за ним. Наконец, Сардион остановился посередине двора, сложил руки на груди, как Наполеон под Ватерлоо, еще раз оглядел двор, словно поле предстоящей битвы, и сказал: 

— Мне кажется, погреб лучше всего делать здесь! 

Бола не мог себе позволить сдаться сразу. Он гордо вскинул голову, отошел от Сардиона на пару шагов и изрек: 

— Лучше здесь! 

— Тогда за дело, — решительно засучил рукава Сардион. 

— Динамит есть, взорвем пару шашек и погреб готов! 

— О-о, а-а — начал было Бола. 

— Я их столько взорвал на шахте, что дай Бог мне прожить еще столько дней! — Сардион даже не позволил Бола договорить. — А ну-ка, тащи вот ту бочку! 

Бола послушно загромыхал бочкой, катя ее от стены дома к центру двора. Беса в это время крутил в руках, шашки динамита. 

— Не трогай, это мужское дело! — Беса схлопотал очередной подзатыльник, на этот раз от Сардиона. 

— А я кто?! — обиделся Беса. 

— Ты — двоечник! 

Перехватив у Бола бочку, Сардион перевернул ее вверх дном. 

Бола не оставляли предательские сомнения: 

— Послушай, а дом не разнесет, — промямлил он. 

— А это для чего? — Сардион ударил по бочке. — Направленный взрыв, понял? 

Сардион взял у Беса динамит, подсунул под бочку, вытащив наружу бикфордов шнур. 

— Дядя Сардион, давай прямо сейчас бабахнем! — предложил радостно Беса. 

— Я тебе бабахну! — еще один подзатыльник от отца был самым чувствительным из всех, что достались Беса с раннего утра. 

— Сардион, Бола, к столу! — позвал Роман. 

— Отойди от бочки! — прикрикнул на Беса отец. 

Лихая компания повеселевшими голосами дружно выводила застольную, расположившись за столом под сенью горной яблони. Какой ремонт, какой погреб?! Жизненная суетность была окончательно предана забвению. Если бы в этот момент весь мир перевернулся, друзья бы этого не заметили. Обнявшись, они предались песне, как мечтам. Хотя физически они были на земле, но дух их витал в заоблачных высотах. Тем неприятнее было Бола, когда Беса, склонившись к нему, прошептал в самое ухо: 

— Может, хватит, а? 

Бола отмахнулся от сына, как от мухи. Но тот был и надоедлив, как муха: 

— Мама скоро приедет, а мы еще ничего не сделали. 

— Мы за изобилие еще не пили, — сквозь зубы процедил Бола. 

Беса понял, что отец его просто не слышит. Он оглядел сидевших за столом и, усмехнувшись, направился к бочке. Мехти вскочил из-за стола и принялся отплясывать. Продолжая пение, друзья не щадили ладони, поддерживая такт стремительного танца Мехти. А Беса отрезал ножом часть бикфордова шнура, просунул его под бочку и поджег. 

Танец Мехти достиг апофеоза, когда Сардион, сидевший за старшего, позвал Беса: 

— Беса, ну-ка, налей. 

Беса рядом не было. Сардион огляделся и увидел Беса как раз в тот момент, когда тот поджигал огрызок шнура. Но откуда это мог знать Сардион?! Глаза Сардиона моментально полезли из орбит. К тому же Беса, отбегая уже от бочки, истошно завопил: 

— Сейчас бабахнет! 

Сардион сперва судорожно задергался на стуле, будто сидел на муравейнике, затем с протяжным стоном рванул из-за стола в сторону дома, взлетел по лестнице на чердак, захлопнув за собой створку слухового окна. Только уже оказавшись в безопасности, Сардион крикнул вниз: 

— Камал, динамит! 

Камал сообразил не сразу. Лишь увидев дымящийся бикфордов шнур, он понял смысл происходящего и кинулся к сараю. Уже из сарая Камал заорал: 

— Ложись! 

Почему он кричал «ложись!», Камал не мог бы объяснить и сам. Тем более этого не смог понять Бола, который вдруг обнаружил, что под яблоней остались только он, Роман и продолжавший плясать Мехти. 

— Динамит взорвется! — крикнул из курятника Камал. 

Бола как ветром сдуло из-за стола. Он мгновенно оказался за стогом сена. После Бола из-за стола смылся Роман. Он перемахнул через низкий штакетник веранды и скрылся в доме. А Мехти, который был от природы все— таки слегка глуховатым, все продолжал свою пляску. Теперь Сардион, Роман, Камал и Бола сосредоточили свое внимание на бедняге. 

— Убегай, Мехти! 

— Сейчас взорвется! 

— Динами-и-ит! 

Уловивший в конце концов, что происходит что-то неладное, Мехти нырнул в погреб. 

— Спасайтесь!! — диким голосом завопил Сардион и еще раз захлопнул слуховое окно с такой силой, что черепица на всей крыше с грохотом просела. 

— Дядя Сардион, — донесся в тишине робкий голос Беса, — я пошутил. 

— Пошутил?! А если бы мы не успели залечь в укрытия?! — крикнул зло с обвалившегося чердака Сардион. 

Из дома поддержал друга Роман: 

— Пусть взорвется, я тебе покажу «пошутил»! За такие шутки убивать надо! Еще в люльке! 

— Этот двоечник еще и хулиган! — добавил из курятника Камал. 

— Тихо! — скомандовал Сардион. — Шипит? 

— Кажется, шипит, — сказал Роман. 

— Сейчас взорвется! — подвел итоги Сардион. 

Вернувшийся из города Темыр, естественно, сразу направился к Бола. Он прекрасно знал, что ремонт дома будет только поводом для очередного застолья и заранее предвкушал удовольствие. Подойдя к дому, он удивленно глянул на перевернутые ворота, но прошел все-таки спокойно во двор. Заметив на столе следы пиршества, подошел, деловито налил себе в стакан араки, привычным движением отправил ее в пункт назначения и только после этого подозрительно огляделся, подошел к бочке и, грохнув по ней кулаком, прокричал: 

— Бола! Куда вы все подевались?! 

На Темыра мгновенно со всех сторон обрушились призывы: 

— Ложись! 

— Ложись на землю! 

— Ложись, тебе говорят! 

— Отползай! 

— Скорее ползи к воротам! 

Ошалевший не столько от обрушившейся на него информации, сколько от ее отсутствия, Темыр судорожно, по-пластунски, стремительно пополз к воротам. Лишь выбравшись на улицу, и плотно прикрыв за собой обе створки ворот, он облегченно вздохнул. Постоял в глубоком раздумьи. И растерянности. И решил, видно, все-таки разобраться во всем. Робко приоткрыл одну створку ворот, заглянул испуганно во двор. Речь его была сперва тихой, как журчание ручейка, но постепенно перешла в рокот бурного горного потока. 

— В чем дело?.. Кто кричал «ложись»?.. Зачем? Зачем «ложись»?! Зачем «ползи»?! Война, что ли?!!... 

— Динамит в бочке, сейчас взорвется! — крикнул с развалин чердака Сардион. 

Темыр больше не проронил ни слова. Он помчался по улице прочь от дома Бола, распугивая по дороге гусей и кур. 

— Он когда-нибудь взорвется или как? — спросил из курятника Камал. 

— Если до сих пор не взорвался, может, и не взорвется, — предположил Сардион. 

— Тогда чего же мы здесь сидим? Арака стынет! — удивился Роман. 

— А тебя что, привязали там? — язвительно заметил Сардион. 

— Сам сказал, дай Бог мне столько дней прожить, сколько я их взорвал! Займись делом, — посоветовал из стога сена Бола. 

— Разве я дурак? — спросил скорее у самого себя Сардион. 

— А разве нет? — все больше распалялся Бола. — Ты посмотри, что наделал, — всю крышу завалил! 

— Бола! — высунулся из курятника Камал, — он со страху заминировал тебе и чердак! 

— Вы на себя посмотрите! — прокричал Сардион, — вам даже памятники ставить нельзя! Вместо головы — круг! 

— Хотел бы я знать, кого ты выберешь на свой памятник, Македонского или Нельсона?! — это было последнее, что успел крикнуть из курятника Камал, ибо от переполнившего его возмущения, курятник рухнул. 

— Господи! А при чем тут куры?! — запричитал Бола. 

— Ну, чертенок, шкуру спущу, если не взорвется, — пробормотал Сардион. 

— Что хочешь делай, Сардион, но взорви динамит! — посоветовал Роман. 

— Что вы на меня кричите?! — возмутился Сардион. — Я что ли виноват, что Бола затеял этот проклятый ремонт?! Вместо того, чтобы отремонтировать дом, он устроил здесь военный полигон! 

Беса, слышавший всю перепалку друзей отца и неплохо изучивший на собственной шкуре их нравы, понимал, что дело принимает очень печальный для него оборот. Тут подзатыльниками не отделаешься. Молодой, изворотливый ум сразу подсказал ему выход. Он прошмыгнул к бочке, поджег настоящий бикфордов шнур и, никем не замеченный, вернулся к ограде, за которой скрывался до сих пор. 

Между тем, Сардион стал выползать из-под обломков крыши: 

— Хватит ругаться, вылезайте. Взрыва уже не будет. 

— Это точно, Сардион? — усомнился Камал, выбираясь тем не менее из бывшего курятника. 

— Можно выйти? — не очень уверенно высунулся из дома Роман. 

— Можно, — сказал Сардион. 

И вдруг Беса заорал: 

— Сейчас бабахнет! По-настоящему бабахнет! 

И Сардион, и Камал, и Роман, и Мехти вздрогнули и застыли на местах. 

— Я тебе бабахну! Ты что, издеваешься над нами?! — Бола схватил с земли подвернувшийся под руку камень и швырнул в сторону Беса. 

Прогремел взрыв. Рванул-таки динамит. И какой он «направленный» сразу стало видно. Сардиона взрывной волной забросило опять на крышу. Роман аккуратно «вписался» в дверь, на которой он провис, сложившись вдвое. Мехти оказался на телеграфном столбе. Бола зашвырнуло на яблоню. 

Первым из ворот дома выскочил Беса. За ним с возмущенным ревом неслись Сардион, Камал, Роман и Мехти. Лица у всех были в известковой пыли и саже, а одежда изорвана в клочья. 

— Держи его! — орал на все село Камал. 

— Ну, попадешься ты мне в руки, чертенок! — вопил прихрамывавший на бегу Сардион. 

— Весь дом разрушил! 

— Что дом, одежду мою изодрал! 

Взрыв разбудил сонное село. Люди, громко крича, но еще не разобравшись, что произошло, бежали по улицам в сторону дома Бола. Благо, ориентир у них был совершенно четкий — над домом поднимались густые клубы черного дыма. 

Дремавший на скамеечке под облепихой сельский пастух Инал, встрепенулся. Ноги его судорожно задергались в поисках опоры, наконец, нащупали землю, и он сполз со скамьи, и, тараща глаза, засеменил за пробегавшими мимо сельчанами. 

Фаризат с двумя нанятыми в городе плотниками входила уже в село, когда мимо них промчалась пожарная машина. 

— Пожар, что ли? — пробормотал один из плотников. 

Фаризат насторожилась. Чутье подсказывало ей, что переполох в селе каким-то образом связан с ней. Она непроизвольно ускорила шаг. 

Однако то, что предстало перед ее глазами, сразило Фаризат. Дома, как такового, не было. Он весь развалился. На месте дома было пепелище. На самой вершине яблони, как звезда на макушке новогодней елки, торчала бочка. С веток свисало выстиранное утром постельное белье. На одной из нижних веток раскачивался ее муж, который тщетно пытался освободиться. Фаризат подбежала к нему. 

— Что случилось, Бола? — пролепетала она. 

— Ничего особенного, — не очень уверенно промямлил Бола. 

— Как, ничего особенного? Где наш дом?! 

— Сюрприз — простонал Бола. 

— Какой сюрприз?! — всплеснула руками Фаризат. — Где мой дом?! 

— Дом, дом, дом! — закричал Бола. — Что ты пристала к этому дому?! Взорвал я этот дом! Разве это был дом?! Развалюха, а не дом! Мы построим новый дом! 

— Кто построит?! Ты?! Да ты не мог отремонтировать старый! 

— Легче построить новый дом, чем отремонтировать старый! 

По узким улочкам села бежал Беса, а за ним еще десяток детей. 

— Ура! — кричал Беса, — мы будем строить новый дом! Новый дом! У нас будет новый дом!.. 

Орджоникидзе, 1975 год.