Кургоко потупил взор, помолчал несколько мгновений, а затем еле слышно, будто про себя, шепнул: 

— Тысячу, так тысячу... Хорошо: через неделю Казбулат получит тысячу... 

Кургоко предстояло тяжелое испытание. Нужно было во что бы то ни стало найти тысячу рублей, чтобы уплатить калым старому Казбулату. 

— Старик прав, — думал Кургоко, — Камилла стоит тысячи рублей.—И воображению юноши представился образ прелестной девушки. 

Ему казалось, что черные глаза, окаймленные бархатными ресницами, дышат на него скрытым, палящим зноем, в то время как бледное лицо холодно, как лед на вершинах Урс-Хоха, а алые, как лепестки роз, губы сулят радость и опьянение. 

— Камилла... Камилла, — шептал влюбленный юноша, — не тысячу рублей, а жизнь готов отдать за тебя Кургоко! 

Волна сладких дум зажигала глаза молодого' джигита, в них сверкал порыв, горела страсть. Кургоко думал: 

— Вечером проберусь в сад Казбулата, поговорю с Камиллой, а завтра, чуть свет, добрый конь помчит меня в степи ногайские. Правда, ногайцы осторожны и чутки, но они трусливы. Косяк добрых ногайских коней послужит хорошим калымом за Камиллу. 

Юноша вошел в саклю и стал готовиться к набегу. 

Прошло уже несколько дней, как Кургоко отправился в набег. 

Кургоко повезло. Светлоокий Уастырджи2 послал Кургоко товарища на огненном коне. 

Решили ехать вместе. 

Кургоко радовался неожиданной встрече и видел в этом доброе предзнаменование. 

Цель была уже близка. Еще немного, конец леса, а там необъятные степи ногайские... 

Товарищ Кургоко пел: 

«Слушайте, братья!.. Шумит темный лес, его шум милей голоса милой!.. 

Слушайте, братья!.. Жалуется ветер, пробегая по зеленым листьям. Его жалобы милей мольбы милой!.. Слушайте, братья!.. В темном лесу сверкают глаза волка, их блеск радует сердце джигита...». 

Кургоко прислушивался к заунывному пению товарища, а сам переносился в тенистый сад старика Казбулата. 

Робко опустив глаза, стояла перед ним Камилла и слушала его речь, грустно вздыхая. 

Камилла приблизилась к Кургоко, заглянула ему в глаза, сказала нежным полушепотом: 

— Камилла ждет тебя, Кургоко. Иди, делай свое дело, и да будет счастлив твой путь!.. 

Когда Кургоко опомнился, около уже никого не было... 

— Что, брат, задумался? — прервав пение, заметил Кургоко его дорожный товарищ... 

— Цель, товарищ, близка... Лес кончается... Надо готовиться к работе. 

Действительно, лес начал редеть. Скоро между деревьев мелькнула широкая полоса луга, прорезанная лентой реки, и ветер, свободный степной ветер начал приносить ароматный запах трав и диких цветов. 

На горизонте обрисовывались черные тучки. 

Спутник Кургоко показал плетью и сказал: 

— Видишь, Кургоко, там пасутся ногайские табуны!.. 

Набег был очень удачен. 

Товарищи отрезали под покровом ночи добрый косяк ногайских коней. 

Когда ногайцы-табунщики опомнились, было уже поздно. Товарищи угнали коней в Кабарду и там выгодно продали. Теперь они возвращались домой с хорзентами3, наполненными деньгами и разными драгоценностями. 

— Уастырджи благословил наш набег,—сказал Кургоко.—Скоро я буду дома и надеюсь, что ты погостишь у нас. Ты будешь моим кухел-хацегом4. 

— Дорожный товарищ так же близок, как родной брат, говорит народ, но я хочу быть действительно твоим братом. Я хочу побрататься с тобой. 

— Хорошо. Дом Кургоко отныне твой дом... 

Пока друзья изъяснялись в добрых чувствах, путь им пересек горный поток, пенящийся и бурливый. 

Волны яростно набегали друг на друга, срывая целые куски земли с берегов, подмывая деревья, бешено ударяя о выступы скал. 

Кургоко поискал брода и первый спустился в воду. Вдруг он побледнел, широко от ужаса раскрыл глаза и крикнул: 

— Возвращайся... не езди сюда!.. 

Я попал в омут... Я должен погибнуть... Меня тянет на дно... Поезжай в мой аул... Возьми Камиллу... Ты был добрым товарищем... Я полюбил тебя как брата... Лови... суму... Тебе теперь хватит на калым... Возьми Камиллу. Нет девушки лучше и красивее ее... А мне поставь на дороге могильник. 

Но названный брат Кургоко не послушал совета. 

Он ударил плетью коня и бросился в пучину на помощь. 

Ближе, ближе подплывал он на огненном коне к гибнущему товарищу, крича: 

— Кургоко, держись... держись... еще... 

Но Кургоко не слышал уже криков товарища. Разъяренная стихия поглотила его. 

Теперь она накинулась на новую жертву. Борьба продолжалась недолго. Вскоре мутно-желтые волны свободно неслись друг за другом. Ничто не задерживало больше их яростного бега. 

Много дней прошло, но Камилла не дождалась возлюбленного... 

Выходила она из дому, смотрела на дорогу целыми часами, но милый не возвращался... 

Разрушилась сакля Кургоко, покрылась мхом. И часто ночью чья-то тень проскальзывала в саклю, и слышались затаенные рыдания. Жалобно вторил этим рыданиям ветер, и тоскливо шумели листья высокого тополя, раскинувшего ветви над опустевшим жилищем...