Убых Хатажук был мрачен. 

Вот уже несколько месяцев, как он вместе с тысячами соплеменников добрался до Черного моря. 

Много горя пришлось испытать изгнанникам. 

Люди умирали сотнями... Скот погибал от голода и изнеможения... Весь путь до моря был усеян костями павших.. 

Пока Хатажук добрался до берега, он похоронил отца и мать. А здесь, не выдержав холода, голода, всевозможных лишений, умерли и его два младших брата и сестра. 

Хатажук осиротел. 

Его фамилия,—слава о которой широко гремела по родным горам, была истреблена почти поголовно. 

Побежденный, но не сломленный, Хатажук не захотел остаться в руках врагов. 

Его сердце трепетно забилось, когда по угрюмым ущельям, по гордым скалам пронесся крик: 

— В Стамбул!.. В Стамбул!.. 

Этот возглас захватил все его помыслы и желания. 

Уйти от суровых победителей, не дающих пощады ни старикам, ни детям, ни женщинам, уйти, пока есть время, пока они не успели надругаться над святынями, не отобрали девушек и мальчиков... не ввели своих законов и обычаев... Уйти... 

И вместе с десятками, сотнями, тысячами соплеменников потянулся и Хатажук к берегу моря... 

Затаив в груди боль, он бросил насиженное гнездо, святые могилы предков, родимый кров, имущество, скот, нивы, орошенные его кровавым потом, бросил плоды трудов целого ряда поколений предков, захватил только самое необходимое и в людском потоке таких же, как и он, изгнанников помчался к морю... 

Повсюду он видел следы гибели родного народа, запустение, разгром... 

Бешено мчался человеческий поток... Скорей... Скорей... Прочь!.. 

Рев буйволов, ржание коней, блеяние овец, вой и лай собак, плач женщин и детей, выстрелы, заунывные песни, в которых народ-изгнанник прощался с родными горами, проклятия, взрывы бешенства и злобы,—все это висело в воздухе от утра до вечера. 

А над всем этим хаосом и шумом царило одно, полное глубокого смысла, захвата, то, в чем сосредоточивались все помыслы, надежды, чаяния, жизнь, — одно, далеко не совсем понятное, но таинственно-заманчивое, близкое и родное: 

— В Стамбул!.. В Стамбул!.. 

Вот и море... Синее, далекое, необъятное море... Вместе с другими ждет Хатажук желанного часа.  

Ждет, когда наступит и его черед. 

А кругом болезни, мор, горе... Гибнут дети, старики, женщины. Только молодежь без ропота, без стона выносит всю тяжесть страданий. 

Запыленные, оборванные, жалкие, бледные, с лихорадочно блестящими, глубоко впавшими глазами, они сидят по целым часам на скатах морского берега и ждут, не появятся ли высокие мачты кораблей падишаха или черные остовы русских кочерм. 

Ждет и Хатажук... 

Ничто не выдает его душевных волнений. 

Недаром он истый горец, джигит, прославившийся в кровавых схватках с русскими, не раз заглядывавший в глаза смерти. 

Спокоен Хатажук, будто окаменел. 

Тянутся однообразные дни. 

По вечерам, прежде чем лечь спать, Хатажук идет на лужайку, где пасутся кони — и молча гладит вороного красавца. 

Мягкая улыбка появляется на суровом лице Хатажука. 

При виде друга взор невольно переносится в прошлое, и что-то неизъяснимо-сладкое томит душу джигита... 

Но пришел, наконец, час... Час последнего прощанья с родиной. 

Завтра кочерма должна увезти и Хатажука в благословенную страну великого падишаха. Но не радуется сердце Хатажука. 

Как ни молил он, урусы не захотели исполнить его единственной просьбы... О коне была просьба... 

Ничего не осталось у Хатажука, остался друг и товарищ— вороной конь... 

— Нет, нельзя его взять с собой, нельзя... нет места...— непреклонно ответили ему. 

Стал Хатажук готовиться к отъезду. 

А когда ночь спустилась на землю, он пошел к коню и долго ласкал и трепал любимца. 

Положил голову на шею и задумался. 

Вспомнил он, как юношей выбрал в отцовском табуне жеребенка. Ласкал, холил, берег, растил верного друга. 

И конь вышел на диво. 

Тонконогий, стройный, с маленькой головой на гордой шее, цвета вороненой стали—он не знал равного в бою. Враги завидовали Хатажуку. 

И кто знает, о ком больше гремела слава среди наездников, о джигите Хатажуке или о красавце-коне?! 

Помнит, однажды уже совсем погибал Хатажук, враги настигали со всех сторон, и молитву предсмертную читал Хатажук, летел на коне и думал, что смерть близка... Вдруг—овраг. 

Как стрела перенесся верный друг... 

Хатажук невольно оглянулся и увидел, как падали настигавшие его враги в овраг вместе с конями... 

Был счастлив Хатажук... 

Из каких сражений, схваток, наездов вывез его невредимым верный товарищ... С ним слилась вся жизнь Хатажука, все, что было нежного в его душе, что будило воспоминания, трогало сердце сурового воина... 

И теперь расстаться... В тяжелую минуту, когда потеряно все... 

Горько стало Хатажуку, и глухо зарыдал он на шее друга.... 

В это утро Хатажук поднялся очень рано. 

Долго чистил, мыл, скреб коня. Потом, когда конь обсох, оседлал его. Нарядился в лучшую черкеску, затянулся потуже ремнем, перекинул через плечо дедовское, с золотой насечкой кремневое ружье и тихо поехал. 

Глубоко в море клином вдавался мол. 

По одну сторону мола находилось становище черкесов, по другую — лагерь русских войск. 

По середине тянулось зеленое плато. На это плато выехал Хатажук. 

Скоро блестящий всадник в полном вооружении, на лихом коне привлек общее внимание. 

Пустив коня галопом, Хатажук выхватил ружье из мохнатого чехла и выстрелил. 

Сизый дым поднялся к небу. 

Люди высыпали из палаток. 

Всадник горячил коня... Он останавливал его на всем скаку. Откидывался в сторону, назад, подымал на дыбы, с обнаженной шашкой обрушивался на невидимого врага и наносил ему удары направо и налево. Бросал папаху, на скаку ловил ее, бросал опять на землю и подымал. Перескакивал с одного бока лошади на другой, стрелял назад, вперед, в сторону, на всем скаку выхватывая и заряжая кремневку. 

Все, что создало искусство наездника и отважного воина, — все это проделывал Хатажук с необыкновенным искусством, вызывая взрывы восторга. 

И трудно было сказать, кому принадлежала пальма первенства: коню или всаднику. 

Потом Хатажук медленно подъехал к лагерю врагов, к столпившемуся народу. 

Приветствовал и заговорил по-своему. 

Перевели. Он предлагал купить коня. Конь добрый. Конь, которому цены нет... Он никогда не продал бы коня. Такого коня не продают, но он не может его взять с собой. 

Кругом засмеялись... Кто-то предложил рубль серебром. 

Как тяжкая, ничем не заслуженная обида прозвучал этот смех в ушах джигита... 

Хатажуку казалось, что люди смеются над всем, что было дорогого, заветного в его жизни. Смеются, а он, гордый джигит, должен покорно переносить обиду. 

Хатажук молча отъехал в сторону. 

Поднял голову. Далеко в море вдавался мол, а там... синее небо сливалось с морем. 

Необъятный синий простор. 

Едва заметным движением колена повернул Хатажук коня к молу. Тихо, спокойным шагом поехал. Доехал почти до конца мола. Взмахнул плетью. 

Вороной красавец изогнулся, бросился в море и поплыл... поплыл вместе с всадником туда, где на свободе ходили волны. 

Плыл... а потом скрылся навеки в пучине морской...