В эту ночь будто поднялись злые силы природы, чтобы погубить бедную, грешную землю. 

Ревела буря. Выворачивала с корнями деревья. Грохотали камни, скатывавшиеся на дно ущелья. Неистовствовал вздувшийся горный поток, словно хотел пробить каменную грудь сковавших его теснин. 

Временами зигзаги молнии прорезывали черную пелену туч. Громыхал гром, и казалось, будто горы сдвигаются и падают одна на другую... 

По горной тропе, рискуя каждую минуту быть смытым ливнем, пробирался путник. 

Он делал последние отчаянные усилия. 

Казалось, его гибель близка. Там, на дне ущелья, смытый потоками вод, должен найти он свою судьбу. 

Но тропа круто свернула в сторону, и впереди сверкнул огонь. 

Через минуту он уже стоял у ворот одинокой сакли, лепившейся у склона горы, и стучал... 

Было утро. 

Сверкали вершины гор белизной вечных снегов. 

Буйная радость, ликующая жизнь разливались по земле. И если бы не потоки мутной воды, стекавшие с гор, если бы не размытые и не снесенные неведомо куда нивы бедных горцев-поселян и не усилившийся рев потока, ничто бы не напоминало о пережитом кошмаре ночи. 

В крайней сакле аула уже с утра заметна суета. 

— Дзамирет,—обратился молодой горец к девушке, выходившей из сакли, над которой высоко к небу сизыми клубами подымался дым...— поторопись, наш гость собирается в дорогу. 

— Сейчас, сейчас, брат мой,—ответила девушка и скрылась в сакле. 

Через минуту девушка вынесла маленький круглый трехногий столик, на котором искусно были разложены просяной хлеб, нарезанный мелкими ломтями, куски баранины, изжаренной на вертеле, блюдо с пирогами, начиненными сыром, плавающими в масле... 

Юноша ловко подхватил треножник и понес его в кунацкую. 

Вслед за братом вошла и девушка. Она несла графин с пивом. 

Держа в левой руке графин и поставив стакан на ладонь правой, девушка наполнила стакан пивом и поднесла его гостю. 

Незнакомец взял стакан в руки и сказал: 

— О, Боже, Ты единственный, не имеющий товарища, равного Себе, если в сокровищницах Твоих есть блага для людей, то удели из них часть тем, кто живет под этим гостеприимным кровом, кто блюдет древний святой обычай, красивей которого не было и не будет... 

Незнакомец поднял глаза на девушку, и что-то странное на одно только мгновение сверкнуло в его холодных, пронизывающих, будто отливавших сталью глазах. 

Девушка слегка вспыхнула и опустила голову. 

Когда незнакомец утолил жажду и голод, он попросил юношу убрать столик и, подождав, пока Дзамирет осторожно веником подмела крошки, упавшие со столика наземь, встал и начал прощаться. 

Выйдя во двор, он накинул на себя бурку и, обращаясь к почтительно провожавшему его юноше и стоявшей у дверей сакли Дзамирет, сказал: 

— Пока Сосланбек жив, Сосланбек, которого народ зовет «волком лесов»,— он не забудет гостеприимства, оказанного ему под этим кровом... 

И быстро пошел. 

Незнакомец не слышал, какой крик изумления вырвался из груди юноши и его сестры: 

— Сосланбек, абрек Сосланбек!.. 

В бесплодных поисках провел Бацко целую неделю. Ничего не выходило. Но вернуться назад ни с чем в осиротелую саклю Бацко не мог,—не мог покрыть он голову вечным позором. Усталый, он расположился на опушке леса при входе в ущелье. 

Тяжелые мысли сжимали мозг Бацко, и он не заметил, как осторожно раздвинулись кусты, и оттуда вышел человек, держа ружье в руке. 

Только когда незнакомец подошел почти вплотную, Бацко опомнился и инстинктивно схватился за ружье. Но незнакомец, улыбнувшись, сказал: 

— Бацко, брось ружье, оно не нужно тебе!.. Добрый день, Бацко! 

Бацко ответил почти машинально: 

— Да будет прям твой путь! 

— Ты не узнаешь меня, Бацко?—спросил незнакомец. Бацко еще несколько мгновений молчал и затем, будто вспыхнув, крикнул: 

— Сосланбек, Сосланбек, откуда ты?!.. Всемогущий послал тебя ко мне... 

Бацко рассказал Сосланбеку о несчастье, которое стряслось над его головой. Дзамирет похитили. Его очаг разорен и обесчещен. А он вот уже целую неделю бродит—ищет насильников—и • напрасно. Враги воспользовались его отсутствием и похитили его сокровище. 

Сосланбек молчал. Но улыбка, появившаяся на его. лице от неожиданной встречи с Бацко, в которой мелькало что-то мягкое, как будто какое-то разбуженное сладкое воспоминание,—эта улыбка превращалась теперь постепенно в злую гримасу. 

Когда Бацко кончил рассказ и, опустив голову, задумался, прошло несколько минут, прежде чем Сосланбек ответил почти шепотом: 

— Мы найдем их. 

А за эти несколько минут в голове Сосланбека мелькнули все неразделенные порывы так внезапно овладевшей им тогда любви к Дзамирет, все мечты о новой жизни, о счастье, которого лишила его злая судьба, его, гонимого всеми, затравленного «волка лесов»... 

После встречи с Дзамирет Сосланбек затосковал. Что-то проснулось в тайниках его ожесточенной души, и это что-то властно тянуло Сосланбека на новый путь жизни. Сосланбек искал выхода. 

В его душе созревал план взять Дзамирет и уехать в чужую сторону, в далекий Стамбул, и там зажить мирной трудовой жизнью. 

И вот пришли люди и осквернили, разбили его надежды, посмеялись над его грезами, сорвали последнюю ставку. 

В Сосланбеке проснулось бешенство. Глаза его загорались кровью... 

Месть, месть всем без пощады!—это чувство одно стало теперь нераздельно царить в его груди и искало исхода... 

Схватка продолжалась недолго. 

Двое лежали у костра бездыханными, только третий еще слегка шевелился и жалобно стонал. 

Бацко кинулся в шалаш к сестре. 

А Сосланбек остановился над раненым и плюнул ему в лицо. 

Затем выхватил кинжал и отрубил ему ухо. 

Приложив это ухо к дереву, он прикрепил его ножом. 

Толкнув ногой в бок распростертого врага и сказав со скрежетом: 

— Собачий сын, издыхай собачьей смертью! — Он медленно, почти благоговейно вошел в шалаш. 

Дзамирет умирала, а около ее изголовья рыдал Бацко. Она не могла перенести бесчестья. 

Увидев Сосланбека, она протянула к нему руку и сказала ослабевшим прерывающимся голосом: 

— Сосланбек, помнишь ту ночь, ночь бури... Ты ушел... Я ждала, но ты больше не приходил... Явились собаки и осквернили мое тело... 

Потом она схватила за шею брата, склонившегося над ней, и уже почти едва слышно прошептала: 

— Прощай... Бацко!.. Прощай!.. Дзамирет не стало. 

Крик горести и бешенства огласил лес — это кричал, рыдая и проклиная судьбу, абрек Сосланбек. 

Страшных дел наделал Сосланбек. Его сердце не знало жалости. Не щадил он ни детей, ни женщин. Будто дьявол вселился в его душу. Но не мог народ избавиться от кровожадного разбойника. 

Но вот пропал Сосланбек. Исчез неведомо куда. Однажды охотники нашли в глубокой пропасти обглоданный волками труп человека...