Снятие фаты (хызисæн) — один из центральных свадебных ритуалов в доме жениха. 

Как отмечают исследователи, обычай покрывания невесты фатой имел двойственную природу. С одной стороны, это было необходимым предохранительным средством от вредоносной силы, исходящей от лиминального существа, с другой, — это был оберег самой невесты от внешних враждебных сил (10, с.85). 

В традиционном жилище данный ритуал происходил в хадзаре — помещении, где находился очаг. Хадзар, как известно, делился на две части: правую (мужскую) и левую (женскую). Согласно Б. П. Гатиеву, шафер подводил молодую в западный угол, на женскую половину, где находился украшенный рогами домашних животных священный столб, называемый Сæрызæд. Став перед ним с невестой, шафер произносил следующую молитву: 

Из родственников жениха выбирался неженатый молодой человек «хызисæг», как правило, племянник семьи или фамилии, который снимал с невесты фату (хыз), открывая тем самым ее лицо. 

Согласно источникам, у осетин существовало несколько вариантов снятия фаты. В настоящее время хызисæг поднимает фату флажком — «Сæрызæды хæцъил»/«Сæризæди къим-бус», который входит в состав приданого невесты. (На заостренную палочку длиной 40–45 см надевается кусок ткани). «Обычно, — отмечал В. С. Уарзиати, — он бывает белого цвета и по периметру «простегивается» шелковой лентой красного, розового или белого цветов, в единичных случаях встречаются и голубые цвета» (26, с.124). Известен запрет резать полотно флажка ножницами и прикасаться к нему иголкой. По обычаю, кусок белой ткани размером в пол-аршина отрывался от отреза и обматывался вокруг палочки. После ритуала флажок прикреплялся к столбу Сæрызæд. В наше время «Сæрызæды хæцъил» хранится на кухне до рождения ребенка и затем переносится на чердак на долгие времена. 

Согласно Д. Т. Шанаеву, во второй половине XIX в. фату с невесты снимал шафер, который после известных обрядов приподнимал сзади шаль и выдергивал из-под нее острой палочкой кисею, прикрывавшую лицо. Затем он заносил шаль над головой молодой и торжественно произносил: «Благоденствие! благоденствие! благоденствие! девять мальчиков и одну голубоглазую девочку!» Женщины и девушки принимали из рук шафера эту палочку и кисею. Кисея снималась, вместо нее на палочку одевался небольшой кусок коленкора или бязи. Флажок вколачивался в переднем углу, почти у самого потолка (31, с.28–29). 

Еще одно описание варианта снятия фаты мы находим у К.Л. Хетагурова. «Вечером шафер снова вводит молодую в хадзар: к головному убору присоединяется еще кусок коленкора между сукном и платком, шафер снимает красное сукно и передает его свекрови, затем обнаженной шашкой снимает коленкор и вешает его в углу, где висят такие же куски коленкора от прежних свадеб. С этой вешалки его уже не снимет никто и никогда» (27, с.265). 

Согласно Б.М. Каргиеву, фату снимали просто заостренной палочкой, напоминавшей деревянный шампур (хъæдын уæхст). «Чындзы сæрыл къухылхæцæг цæвдарæй æркæны ады-лийы æрдæг. Лæппуйы къухмæ раттынц хъæдын уæхст. Скувынц та æртæ чъирийы нуазæнимæ. Куывд куы фæвæййынц, уæд уый фæстæ лæппуйæн фæзæгъынц, сис ныр хыз, зæгъгæ. Лæппу бакъахцæф кæны чындзы размæ, йæ худ сисы æмæ райдайы дзурын афтæ: «Фараст лæппуйы æмæ иунæг цъæх чызг» (æртæ хатты. — В.Г.). Стæй уæхст æмæ чындзы сæрыл цы адылийы æрдæг вæййы цæвдар, уыдон ратты къухылхæцæгмæ, æмæ сæ уый къæйрæбын цары аххæрæджы сæр батъыссы. ...Цæвдарæн йæ иннæ адылийы æрдæг хызисæгæн раттынц. Уæдæй фæстæмæ уыцы лæппу чындзмæ хойы цæстæй фæкæсы, хæлар загътам зæгъгæ» (14, с 76). 

(«Шафер накидывает на голову невесты поларшина белой ткани. Дает в руку парня деревянный шампур. Вновь освещают молитвой три пирога и питье. После окончания молитвы парню разрешают приступить к снятию фаты. Парень подходит к невесте и начинает говорить следующее: «Девять мальчиков и одна синяя девочка» (три раза. — В.Г.). Затем шампур и те поларшина белой ткани, которая была на голове невесты, он отдает шаферу, и тот всовывает их между матицей и потолочным перекрытием. Вторые пол-аршина белой ткани отдаются хы-зисагу. После этого парень смотрит на невесту как на свою сестру».) 

Иногда палочка, которой снимали фату, украшалась резьбой и даже раскрашивалась. 

Существовал вариант снятия фаты кинжалом, а вернее — острием кинжала. «Сласта хъама хызисæг. Йæ хойы раз æрлæууыд, хъамайы фындзæй систа цæсгомæмбæрзæн, рахизырдæм æй чындзы сæрты æртæ хатты ахаста: «Фарн, Фарн, Фарн! Авд лæппуйы æмæ иу хорз чызг», — хъæр кæны, чындздзон чызджытæй йæ иуы уæхскыл æрæвæрдта æмæ йæ бынаты æрлæууыд.» («Вытащил кинжал хызисаг. Стал возле сестры. Острием кинжала поднял фату. Вправо вокруг головы невесты очертил им три круга и прокричал: «Фарн, Фарн, Фарн! Семеро мальчиков и одну хорошую девочку». Покров положил на плечо одной из незамужних девушек и стал на место») (28, с. 198). 

У моздокских осетин покров невесты поднимался шомполом или штыком винтовки. Хызисæг острием вынимал из-под хыза невесты небольшой белый кусок коленкора или бязи, который невеста привозила с собой. Высоко подняв над головой невесты шомпол с куском материи, обводил им три раза вокруг головы невесты, произносил сакральную формулу: «Фарн, Фарн, Фарн! Фараст лæппуйы æмæ иу цъæх чызг» («Фарн Фарн, Фарн! Девять мальчиков и одну синюю девочку»). После этого он сбрасывал материю на одну из пожилых женщин — родственниц. Та повязывала ей голову и танцевала со своим мужем, если он присутствовал. Кусок материи старуха брала с собой (13, с. 166). 

Вот как описан данный обряд в этнографических материалах Е. Бараковой (30-е гг. XX в.). « Фæстаг заман вæййы хызисæн. Вæййы дзы алцыппæт дæр хойрагæй. Æрымбырд вæййынц æмгæрттæ, чындзæн æрбахæссынц йæ чырын, æмæ йæ худ чырыныл раздæр чи авæра, уымæн иу уыд лæвар. Скуывтой иу, стæй иу хызисæг систаид къæцæлæй йæ мысайнаг — Сæрызæды хæцъил (къæцæл-иу уыд хæцъилæн йæ уæлæ) æмæ йæ æртæ хатты æрзылдтаид чындзы сæры алыфарс. Уый фæстæ йæ цары батъыстаид...О, Сæрызæды хæцъилæй иу раскъуыдтой æмæ йæ æртæ чъириимæ барвыстой ныхасмæ — Уастыр-джийы кувæндонмæ. Æмæ иу хæцъил уым са-джы сыкъатыл стыхтой, куы скуывтой, уый фæстæ» (1, с 36). 

(«В последнее время исполняют обряд снятия фаты. Возле изобильного стола собираются сверстники, приносят сундук с приданым невесты. Кто первым успеет положить свою шапку на сундук невесты, тот получает подарок. После произнесения молитвы хызисæг брал мысайнаг — Сæрызæды хæцъил (палочка была вместе с куском ткани) и трижды очерчивал круг вокруг головы невесты. Затем всовывал его (флажок. — В.Г.) в потолочное перекрытие... Да, от флажка Сæрызæд отрывали кусочек и с тремя пирогами отправляли на Ныхас, где было святилище, посвященное Уастырджи, и наматывали его на рога оленя, после того как совершали моление»). 

Еще один вариант обряда снятия фаты происходил у дерева. Для этого невесту выводили во двор, обязательно к плодоносящему дереву, и там хызисæг трижды обносил флажок вокруг головы невесты с известной нам словесной формулой, затем поднимал фату и проводил флажком по ветвям дерева, и только потом флажок заносился в хадзар. К этому моменту из дома невесты в составе комплекса ритуальной пищи и предметов «Сæрызæды хуын» присылались семь губæртæ (небольших круглых пирожков с сыром), разложенные на одном круглом подносе, которые по совершении обряда мальчики старались утащить. 

В прошлом обряд снятия фаты происходил на третий день после прибытия невесты в дом жениха и предшествовал брачной ночи. 

М.М. Ковалевский отмечал, если молодая оказывалась нецеломудренной, то в утро, следующее за первой брачной ночью, соседи оповещались об этом следующим образом: флажок Сæрызæд, которым накануне брачной ночи снимали фату и открывали лицо невесте, выбрасывался на улицу (17, с. 263). 

Через три дня после того, как невесту приводили в дом, фату отправляли к святилищу Мады Майрам с тремя пирогами, которые должны были нести девочки. Те женщины, которых они встречали по дороге, должны были освятить пироги молитвой, в которой они просили счастливого потомства для молодой. При этом во время произнесения молитвы фату трижды подбрасывали вверх, или девочки кидали фату между собой. Пироги должны были быть съедены, в святилище оставлялись ритуальные приношения, а фату относили домой (33, с. 133–134). 

Согласно Б.П. Гатиеву, после того, как невеста простоит у столба Сæрызæд три дня, шафер вновь произносил «суеверную молитву, существующую исключительно для настоящего случая», после чего ее вели к святилищу Мады Майрам (10, с. 20–21). Надо сказать, что в тексте Б.П. Гатиева вообще не описывается обряд снятия фаты. Однако здесь присутствует самый, на наш взгляд, архаичный вариант ритуала, символизировавшего соединение Неба и Земли. «Окончив молитву, шафер в сопровождении мальчиков и девочек ведет молодую к святилищу Мады-Майрам, которое находилось повыше аула. Приближаясь к нему, мальчики бросают в него каменьями и пулями, восклицая при этом: «Столько (по числу бросаемых каменьев и пуль) мальчиков и одну синеглазую девочку — подай, Майрам, нашей доброй невесте»! Став с молодой близко к камню, шафер молится вслух: «О, Мады-Майрам, эта невестка есть твоя гостья, и ты будь для нее помощницею и подай ей жребий счастья и благ земных!» (10, с.21). 

...Возвратясь в саклю, шафер по наступлении глубокого вечера отводит невестку в спальню мужа и там, оставляя их одних, поручает их покровительству Уаты-хицау — покровителю спальни» (10, с.22). 

Миф о космической свадьбе, соединении Неба и Земли, реализовался у осетин как на уровне ритуала, так и на уровне мифа. Об этом свидетельствует известный текст, записанный М. Гардановым: «Для более подробного объяснения понятия Нар и Неба, которые считаются отцом человека, обратимся к осетинским преданиям, которые гласят: 

Отец жизни мира Самец (Нæлгоймаг), а Мать — Самка (Сылгоймаг). Отец жизни человека — Небо-жеребец (урс), Мать жизни человека — Земля-кобылица (авса — насыщающая). 

Отец-Небо-Жеребец, взятый без Матери-Земли, бесплоден. Бесплодна и Мать-Земля без Неба-Жеребца. Эмбрионы жизни (источник жизни) человека влагаются Небом-Жеребцом в утробу Матери-Земли. Мать-Земля рождает человека, как всякого грибка (къæпу), растение, животного и, наконец, человека, при особых условиях. В момент вложения зародыша в утробу Матери-Земли, Небо-Жеребец бывает охвачен безумной страстью, кружась ураганом наподобие огромного тучевого непроглядного черного шара. Светлое лицо небесного свода начинает волноваться. На этом грозном небе сперва появляется непроглядно-черное шарообразное движущееся тело. Это шарообразное тело, вертясь безумным ураганом— смерчью и кипя адским шумом и грохотом, превращается в черное змеевидное (змею Руймон) явление. От этой черноты туч сыплются искры, течет дождь ливнем. Тучи, двигаясь по лицу неба, захватывают свод неба. Все трясется во взаимном непонимании от ужаса, страха и сладости. Небо захватывает Мать-Землю в объятия. Мать-Земля в свою очередь протягивает к небу свои руки. Противные силы столкнулись. Земля оплодотворяется. По лицу Отца-Неба из глаз сыплются искры. Раздается гром, льется дождь. Отец-Небо обнял Мать-Землю....Отец-Небо сеет свои семена в виде огоньков по Земле и, сияя молнией, торжествуя, радуется зачатой Земле» (2). 

Обряд снятия фаты встречается у многих народов. Так, у словаков перед брачной ночью невесту вели в кладовую (женская половина. — В.Г.), где старший дружка снимал с нее венец большим кухонным ножом, или другим острым предметом, и расплетал ей косу (7, с.49). Подобный обряд происходил у балкарцев и адыгейцев. В ряде районов Югославии венок невесты снимался в целях защиты от злой силы чем-либо железным и острым, например, саблей или вилкой (7, с. 127). 

В описании свадьбы царя Михаила Федоровича с Евдокиею Лукьяновною Стрешневою в 1626 г. Н. Веселовского заинтересовала деталь, касающаяся стрелы. «На другой день после венчания царь и царица появлялись перед боярами, и раскрывал государыню царицу боярин Иван Никитич Романов, покров подняв стрелою». То же самое повторилось на свадьбе Алексея Михайловича с Марией Ильиничною Милославс-кою в 1648 г.: «... и раскрывал государыню царицу боярин Борис Иванович (Морозов), а покров поднял стрелою» (9, с.273). 

Обычай приподнимать платок невесты стрелой сохранился и у припамирских таджиков (16, с. 116). Он назывался здесь рубиник (или рубинон, арусбини) — «смотрение лица» новобрачной. Перед совершением рубиника молодой лично резал барана, мясо которого зажаривалось и раскладывалось на двух больших хлебах, причем на один из них клалась только голова барана. Затем кто-либо из молодых людей подходил к новобрачной и палочкой (стрелой?) приподнимал платок, закрывавший ее лицо; в награду за это он получал голову барана и два хлеба (16, с. 115–116). 

У бурят свита невесты, приближаясь к жилищу жениха, посылала вперед посланников жениха («туруши»); один из них держал стрелу с железным наконечником, на другом конце которой был привязан кадык (кусок белой материи). Этот туруши, прискакав к дому жениха, должен был бросить лошадь и, не заговаривая ни с кем, вбежать в юрту и воткнуть с одного раза эту стрелу в северо-западный столб (3, с 281). Эта стрела могла быть украшена шелковыми кистями и яркими лоскутами и называлась «заалая» (6, с 177). Интересно, что название участника свадебного поезда у бурят— «туруши» совпадает с названием знаменосца в свадебном поезде у осетин «турусахæссæг » (« знаменосец »). В нартовском сказании о свадьбе Ацамаза и Агунды знаменосцем выступает «Будури изæд» — Покровитель полей, по всей видимости, как одна из ипостасей Елиа-громовержца. 

В этой связи интересно вспомнить осетинский свадебный обычай, связанный со знаменем и подробно приведенный В.С. Уарзиати (26, с. 120–122). Речь идет о том, что в доме невесты ко дню свадьбы готовили флаг (тырыса) — кусок хорошей ткани белого цвета, укрепленный на тщательно обработанном древке. На полотнище флага были пришиты разнообразные вещи мужского туалета: платки носовые, тесьма для карманных часов, шнур для пистолета, сафьяновые чувяки и прочее. 

После вывода невесты ее подруги выносили во двор флаг и предлагали поезжанам выкупить его. Поезжане, выкупив флаг, вручали его самому ловкому парню, чтобы молодежь со стороны невесты в скачке-преследовании не смогла отобрать его у него. Не сохранить флаг и не доставить его в дом жениха считалось большим позором для поезжан. Нашитые на флаг вещи распределялись между победившей группой. 

Если флаг доставляли в дом жениха в целости, он демонстрировался вместе с приданым, после чего поступал в пользование невесты. В том случае, если его отбивали, через некоторое время флаг все же выкупали и возвращали невесте. Этот флаг хранился в семье долгое время. Полотнище считалось магическим средством, что служило причиной его скрытого для посторонних глаз хранения. В частности, им покрывали роженицу при трудных родах или ребенка во время болезни (26, с. 122). 

Возможно, отголоском этого свадебного обычая был другой обычай, сохранившийся без использования флага. 

«Чындз цы хæдзармæ фæхæссынц, уырдæм куы фæцæйхæццæ кæнынц, уæд райдайынц топпытæй гæрæхтæ кæнын, цæмæй хæдзары базоной, чындзхæсджытæ æрбацæуынц, уый. 

Иукъорд барæджы разæй фæцагайынц æмæ хæдзармæ сæ бæхтæ фæтæрынц. Кæд зæхбын хæдзар уа, уæд æнцондæр бацæуæн вæййы хæдзары дуарыл. Асинтæ кæмæн уа, ахæм хæдзармæ зын бацæуæн у, фæлæ иуæй иутæн бантысы. 

Хæдзармæ бæхыл чи бацæуа, уымæн кады тыххæй раттынц æртæ чъирийы æмæ нозты графин. Уый сæ рахæссы æддæмæ æмæ сæ бæхыл бадгæйæ ратты, кæрты кæнæ дуармæ цы адæм фæлæууы, уыдонæн, æмæ йын уыдон арфæтæ фæкæнынц, фæрнæй фæбад дæ бæхыл æмæ хъаруджынæй фæцу де’мгæрттимæ, зæгьгæ» (14, с.71). 

(«Когда поезжане приближались к дому, куда везли невесту, то начинали стрелять из ружей, чтобы в доме узнали о приближении свадебного поезда. 

Небольшая группа всадников пускалась вскачь в направлении к дому. Если хадзар был с земляным полом, то достичь его было легче. Если к хадзару вела лестница, то сделать это было сложнее, но некоторым удавалось. Тому, кто заедет в хадзар на коне, выносили с почетом три пирога и графин с питьем. Он выносил это, и сидя на коне отдавал тем, кто находился во дворе (Обычно это сидящие за столом старики. — В.Г.). Те в ответ поздравляли его, говоря, чтобы он с фарном сидел на своем коне и был доблестным всадником в ряду своих друзей»). 

Итак, сравнительный материал позволяет выделить в структуре обряда снятия фаты невесты следующие моменты. Фату снимали на третий день пребывания молодой в доме мужа на женской половине (у столба Сæрызæд, у плодоносящего дерева, обильно накрытого стола, близко к кладовой, в наши дни — на кухне). Фату могли снимать у дерева или камня, которые символизировали Мады Майрам. Обряд хызисæн предшествовал брачной ночи. В случае, когда невеста оказывалась нецеломудренной, флажок Сæрызæд выбрасывался на улицу. После снятия фаты флажок (палочку с заостренным концом, на которую прикреплялся кусок белой ткани) нельзя было трогать руками, так как считалось, что от этого будет болеть голова невестки. 

Фату снимали различными видами оружия: стрелой, шампуром, шашкой, кинжалом, штыком или шомполом от винтовки. Все эти предметы сделаны из металла и имеют острие (цыргъаг). Н.А. Веселовский считал, что острие стрелы и других видов оружия призвано отогнать злых духов и потому используется в самых разных, в том числе брачных ритуалах (9, с. 35). 

На наш взгляд, фату у осетин снимали разными острыми предметами потому, что лук и стрелы вышли из обихода и стрела начала заменяться другими видами железного оружия, имевшего острие. 

В этой связи интересно вспомнить осетинскую сказку о поиске невест братьями путем стрельбы из лука и соответствующий ему мотив Мелюзины (8, с 329), а также обычай оставлять при брачном сговоре в доме невесты в качестве залога оружие. 

Использование стрелы в обряде снятия фаты позволяет реконструировать его мифологическую основу. 

Основной индоевропейский миф о громовержце имел множество реализаций в разных традициях как на уровне мифа, так и на уровне ритуала. В индоевропейской мифологии громовержец зачастую выступает как устроитель первой космической свадьбы. Антропогония и соответствующий ей аспект плодородия громовержца проявились у разных народов в специализированных божествах, обладавших различными видами железного оружия, и в первую очередь стрелами, символизирующими молнию: Амур (у римлян), Эрот (у греков), Рудра (у ведических ариев), Шива (у древних индийцев), Сафа (у осетин). Громовержец оплодотворяет Мать-Землю, метая свои стрелы-молнии и орошая ее плодоносящим дождем. (Напомним осетинский обычай вызывания дождя посредством опускания в воду надочажной цепи Сафа, или камня из надгробного кургана пораженного молнией человека. Камень заворачивали в марлю и опускали в реку). Когда у женщины не было детей, ее вели в святилище, где висела цепь Сафа, и жрец после соответствующих ритуалов давал ей поцеловать нижний крюк цепи, на котором был изображен символ древа жизни. 

Миф о космическом браке, устроителем которого являлся громовержец, разыгрывался в свадебной обрядности осетин на нескольких уровнях. Сватовство при помощи стрелы, меча громовержца; ритуальное несение знамени громовержца поезжанами и соревнование-скачки за обладание им, или соревнование за то, кто въедет в дом жениха на лошади; обряд снятия фатьг, посещение святилища Мады Майрам и ритуальное оплодотворение его пулями-стрелами и камешками. 

На наш взгляд, христианский миф о непорочном зачатии Марией от Св. Духа является одним из вариантов древнего индоевропейского мифа о зачатии ребенка от божества Неба. У осетин каждый ребенок, рожденный при соблюдении брачных обрядов, является, согласно мифологическому сознанию, плодом непорочного зачатия невесты от божества Неба. 

В. Я. Пропп отмечал, что в самых разных фольклорных и этнографических традициях прочно сохранились представления об опасности сочетания с женщиной в первую брачную ночь (24, с.328). Опасность эта исходит от невесты. Так, например, в одной из осетинских сказок волшебный помощник помогает герою тем, что убивает змею, которая жила в ней. Если бы он не выкинул и не разрубил змею, говорит старик, то когда бы жених лег с ней впервые, умер бы от ядовитого запаха из ее рта (29, с. 104). Вообще мотив убийства дракона, змея, существа из нижнего мира перед первой брачной ночью широко распространен в осетинских сказках. 

Согласно мифологическому сознанию, превращение девушки в женщину происходило не путем брака или полового общения, а путем церемонии посвящения. У многих народов ритуальная дефлорация совершалась лицом, символизировавшим предка рода. Если рождался ребенок до посвящения, то его убивали, так как он не считался человеком (24, с. 329). Причем у осетин общение полов в случае умыкания невесты могло начаться и раньше, до свадьбы, там, куда невеста была украдена, но обряд охраны невесты первые три ночи, снятие фаты и прочие свадебные ритуалы полностью соблюдались в доме жениха. Таким образом, сакральность брака и зачатия ребенка соблюдалась при такой форме брака как умыкание. 

В этом отношении интересен мотив меча между молодоженами. В.Я. Пропп приводит теорию Рейтценштейна, согласно которой в первую брачную ночь зачатие совершал дух предка, в то время как жених от сочетания воздерживался (24, с. 330). Символом духа предка мог выступать меч. Меч между супругами в первую ночь являлся, таким образом, не разделяющим инструментом, а оплодотворяющим. Напомним мотив, связанный с «разделяющим мечом», в Нартовском эпосе осетин. 

Данный сюжет демонстрирует, что Ахсартаг не столько отделял от себя женщину мечом, сколько соблюдал брачный обычай. В осетинских новеллистических сказках шашка или шашка и ножницы между мужчиной и женщиной носят уже разделительный характер (См.: «Цукки сын и Хатана сын» (4, л.215–219), «Дзамболат и Антонико» (11)). Вместе с тем эти предметы могут восприниматься как разделительные в том смысле, что символизируют присутствие третьего, чьим символом они выступают. 

Как отмечает М.А. Меретуков, в так называемых аристократических племенах у адыгов существовало «право первой ночи» (19, с.214). Владетельные князья проводили первую или первые три ночи с невестами своих подвластных. Родители жениха посылали к князю вестника, чтобы пригласить его к своей невесте. Он являлся к ней в сопровождении двух вооруженных спутников. Встречали его с почестями. Князь с провожатыми входил в брачное помещение к невесте и оставался там, а спутники уходили, пожелав ему спокойной ночи. Но они не шли домой, а целую ночь проводили во дворе дома, охраняя князя. Князь уходил рано утром, причем родители молодожена провожали его до калитки. Тут же князь сообщал им, что невеста оказалась непорочной и что они должны быть ею довольны. Если новобрачная ему нравилась, то он посещал ее на вторую и третью ночь. У темиргоевцев (адыгейская этнографическая группа) князь заранее посылал свою шашку в дом новобрачного, и ее вешали на стене в брачном помещении (19, с. 215). 

В этнографической литературе принято считать обычай «право первой ночи», с одной стороны, феодальным обычаем. С другой, — пережитком группового брака. На наш взгляд, данный обычай обусловлен тем, что для подвластных князь символизировал громовержца. 

Напомним, что одним из вариантов космогонического мифа ведических ариев был миф о битве Индры с драконом Вритрой. Сосредоточенность поэтов «Ригведы» исключительно на этой части космогонии, отмечал Ф.Б.Я. Кейпер, обязана, возможно, тому обстоятельству, что этот миф был исключительно важен в социальной жизни, так как на нем основывались социо-религиозные обряды, связанные с празднованием Нового года (15, с. 117). Исследователь отмечал, что в конечном счете космогонический миф об убийстве Индрой Вритры является макрокосмической проекцией процесса зачатия, эмбриогонии (15, с. 146). 

Известно, что брачные обряды тесно связаны с космогонией, началом существования природного и социального космоса. Скифская генеалогическая легенда рассказывает о том, как впервые появился первочеловек Таргитай. Его родителями были божество Неба Папай и божество Земли Апи. В силу того, что в брачной обрядности разыгрывался миф творения, первую ночь с невестой должен был провести мифологический предок, божество Неба, громовержец. 

В Нартовском эпосе мотив о сочетании Уастырджи с Дзерассой в трансформированном виде сохранил структуры брачных ритуалов и мифа творения: охрана невесты первые три ночи и сочетание с божеством. У адыгов князь, который сперва вместо себя присылал свою шашку, которую вешали в брачном помещении, также символизировал громовержца. Таким образом, в мифологическом сознании «право первой ночи» принадлежало не реальному жениху, а этногоническому предку. Прежде став супругой человека невеста становилась супругой громовержца. Обряд снятия фаты символизировал брак между невестой и громовержцем. Символом громовержца могла выступать стрела, шашка, кинжал или какое-либо другое металлическое оружие, имевшее острие. 

Жениха в комнату невесты (уат) заводили къухылхæцæг и æмдзуарджын. На стол ставили три пирога, курицу, напитки и после молитв, обращенных к Уаты хицау (Покровителю спальни), молодых оставляли вместе. Однако существовал обычай, согласно которому молодежь, веселившаяся на свадьбе, должна была затаиться и подслушивать новобрачных, устроить шумную обструкцию. Как отмечал Д.Т. Шанаев, кто-нибудь, «взлезши на крышу и зажегши пук соломы, спускает ее по трубе, чем дает возможность видеть стоящим у щелей товарищам эти сцены. Цель же этой суеты, этого скандала, состоит только в том, чтобы передать утром жениху все слышанное и виденное» (31, с.27). Согласно полевым этнографическим материалам, цель подслушивания была несколько иной: помешать темным силам воздействовать на новобрачных. Считалось, что если новобрачных не будут слушать люди, то их будут слушать черти («Хъусгæ сæм куы ничи кæна, уæд сæм хæйрæджытæ фæхъусынц. Ома, хæйрæджытæ сын исты фыдбылыз куы скæной»)¹ . 

В первую брачную ночь молодожену предстояло продемонстрировать свою сдержанность. На невесту был одет корсет новобрачной (хæлынкæрц). Спереди корсет был завязан на мелкие узелки тесьмой или шнуром (æлдымбыд). 

Для того, чтобы молодой не развязывал шнур зубами, его натирали перцем, а иногда и мылом. Существовал запрет использовать что-либо острое для развязывания шнура. Если в первую ночь молодому не удавалось развязать корсет, то он не имел права притрагиваться к молодой. Если шнур был разрезан или порван — это считалось позором для мужчины. Корсет, после того как его снимут, надо было вернуть женщине (соседке или родственнице невесты), которая его сшила, приложив к нему подарок. Помимо того, что снятие корсета должно было продемонстрировать сдержанность мужчины, невеста могла попросить молодожена еще отсрочить близость. Если супруг соглашался, это было для нее большой честью, а также признаком ее скромности (Лæгмондаг нæу, зæгъгæ). Если учесть, что новобрачные в традиционном обществе могли почти не знать друг друга, то обычай развязывания корсета мог служить, на наш взгляд, одной из форм психологической адаптации супругов. 

Итак, обряд снятия фаты у осетин был реализацией на уровне ритуала основного индоевропейского мифа о громовержце. 

______________________________________ 

¹ Записано от Цахиловой В.А. (1947 г.р.) в г. Владикавказе. Записала В. С. Газданова. 

Литература 

1. ОРФ СОИГСИ, отд. истории, ф.4., оп. 1, д. 64. 

2. ОРФ СОИГСИ, ф. фольклор, оп. 1, д. 163–3. 

3. ОРФ СОИГСИ, ф. 273, п. 125. 

4. ОРФ СОИГСИ, ф.345, п. 133. 

5. Абаев В. И. ИЭСОЯ. Т.2. Л.: Наука, 1973. 

6. Басаева К.Д. Семья и брак у бурят (Вторая половина XIX — нач. XX века). Новосибирск Наука, 1980. 

7. Брак у народов Центральной и Юго-Восточной Европы. М.: Наука, 1988. 

8. Бязров А. X. Опыт классификации осетинских народных сказок по системе Аарне—Андреева // Известия Юго-Осетинского научно-исследовательского института. Вып. IX. Сталинир, 1958. 

9. Веселовский Н. А. Роль стрелы в обрядах и ее символическое значение// Записки Восточного отделения Русского археологического общества. Т.25. Петроград, 1921. 

10. Гатиев Б. П. Суеверия и предрассудки у осетин // Сб. сведений о кавказских горцах. Вып. 9. Тифлис, 1886. 

11. Дигорские сказания. М., 1902. 

12. Еремина В. И. Ритуал и фольклор. Л.: Наука, 1991. 

13. Калоев Б. А. Моздокские осетины. М.: Наука, 1995. 

14. Каргиев Б. М. Осетинские обычаи. Владикавказ: Ир, 1991 (на осет. яз). 

15. Кейпер Ф. Б Я. Труды по ведийской мифологии. М.: Наука, 1986. 

16. Кисляков Н. А. Семья и брак у таджиков. М.-Л.: Наука, 1950. 

17. Ковалевский М. М. Современный обычай и древний закон. М., 1896. 

18. Магометов А. X Культура и быт осетинского народа. Орджоникидзе: Ир, 1968. 

19. Меретуков М. Я. Семья и брак у адыгских народов. Майкоп, 1987. 

20. Мисиков М. А. Материалы для антропологии осетин. Одесса, 1916. 

21. Нарты. Осетинский героический эпос в трех книгах. Кн. 1. М.: Наука, 1990. 

22. Нарты. Осетинский героический эпос в трех книгах. Кн. 2. М.: Наука, 1989. 

23. Пчелина Е. Г. Родильные обычаи у осетин // Сов. этнография. 1937. № 4. 

24. Пропп В. Я. Исторические корни волшебной сказки. Л.: Изд. ЛГУ, 1986. 

25. Смирнова Я. С. Семья и семейный быт народов Северного Кавказа (вторая половина XIX — XX вв.). М: Наука, 1983. 

26. Уарзиати В. С. Флаг в семейной обрядности осетин // Проблемы исторической этнографии осетин. Орджоникидзе, 1987. 

27. Хетагуров К. Л. Особа //Хетагуров К. Л. Собр. соч. в 3-х т. Т. 2. М., 1974. 

28. Xозиты Ф. Уæлладжыры комыл — Туалтæм. Дзæуджыхъæу: Ир, 1999. 

29. Xъантемыраты Æ. Кадæггæнджытæ. Дзæуджыхъæу: Алани, 1998. 

30. Чочиев А. Р. Очерки истории социальной культуры осетин. Цхинвали: Ирыстон, 1985. 

31. Шанаев Д.Т. Свадьба у северных осетин // ССКГ. Вып. 4. Тифлис, 1870. 

32. Шегрен А М. Религиозные обряды осетин и ингушей, и их соплеменников при разных случаях // Кавказ. 1846. №28. 

33. Цагаева А. Ирыстоны кувæндæттæ // Мах дуг. 1995. № 11–12 (на осет. яз.).