Карта 24 (1926). Русские и украинцы — различение переписью
Наличие таких институциональных рамок как республика, область и даже национальный район, становится фактором культурной инженерии. Формирование новых границ грузинской национальной общности подкрепляется серьезным административным ресурсом. В частности, в этот период самурзаканцы, будучи уже преимущественно мегрелоязычными, решающим образом определяются грузинами. С другой стороны, закрепление в советской номенклатуре за абхазским населением именно такого внешнего этнонима («абхаз»), пришедшего в имперское употребление из грузинского именования территории, упрочило саму властную идентификационную связь апсуа с их родиной. Учитывая характер грузинских претензии на укорененность и титульность в Абхазии, ясно, что во многом благодаря этой русско-советской этнонимической канонизации абхазам удается остаться здесь и титульной, и коренной группой.
Категория «закавказские татары» сменяется категорией «азербайджанские тюрки», а затем «азербайджанцы». К последней будут отнесены все тюркоязычные мусульмане Закавказья — от месхетинцев до терекемейцев и ассимилируемых татов и талышей. Вероятно, временная номинальная азербайджанизация месхов в 1920-е годы связана с наличием административной рамки Закавказской федерации (с Азербайджаном в качестве образующего субъекта). Возможности соответствующей культурно-образовательной политики — административно подкрепленного развития национальной школы с обучением на родном языке — ослабили перспективу грузинизации этой группы мусульман. В то же время глубина тюркской ассимиляции татского и талышского населения в самом Азербайджане позволяет проигнорировать проект их автономизации, но не позволяет исключить их полностью из номенклатуры народностей. Даже несмотря на упразднение в 1929 году «Красного Курдистана» (по внешнеполитическим основаниям), советская национальная инженерия будет серьезно сдерживать соблазн следовать кемалистскому шаблону в строительстве азербайджанского народа, объявив все мусульманское население республики азербайджанским.
Образование Юго-Осетинской автономии сказывается на фиксации и ужесточении идентификационных границ внутри осетинского массива в Грузии. Институт автономии в целом сдерживает исторически продолжительный процесс смены этничности среди южных осетин, их грузинскую ассимиляцию.
Сегментарное расселение адыгских групп административно закрепляется в четырех титульных районах — в Кабардино-Балкарской АО, Черкесской АО, Адыгейской АО и Шапсугском районе. Автономия адыгов Кубано-Черноморской области, образованная в 1922 году и названная Черкесской (Адыгейской) АО, дабы не «вносить путаницу от смешения ее в разных ведомствах с Карачаево-Черкесской АО», меняет свое название на Адыгейско-Черкесскую, а позже — на Адыгейскую АО. Такое административное различение становится основанием для последующего идентификационного различения. На прежнюю внутреннюю структуру адыгских племенных различений будет наложена советская административная карта, образуя при этом четыре «разных» народа — кабардинцев, адыгейцев, черкесов и шапсугов.
Тюркский массив горских татар (или «пяти горских обществ Большой Кабарды») определяется как балкарская народность. Тем самым упрочивается использование имени одного из пяти обществ в качестве этнонима всей этнической категории. Одновременно карачаевская часть этого же массива, отделенная от него не столько ландшафтной громадой Эльбруса, сколько старой административной границей Кубанской области и иным вектором экономического тяготения, определяется в качестве другого народа — карачаевского.
Раннее советское административное разделение чеченцев и ингушей также продолжает дореволюционную административную традицию, питая идентификационные различения среди самих вайнахов и, в свою очередь, ясно опираясь на их собственные различения. Перспективы раздельного политико-административного развития вайнахов не исключают перспективы их административной и этнокультурной интеграции: эти противоположные исторические проекции в равной мере наличествуют в самом обществе и его элите.
Советское упорядочение списка народов (как номенклатурная «нормализация» этнической карты), имеет в своем репертуаре противоположные операции: с одной стороны, административное и идентификационное закрепление/ужесточение этнических границ, с другой стороны — их административное упразднение. Но такие операции вряд ли могут быть названы примерами произвольного политико-административного жонглирования существующими группами и их солидарностями. Советская инженерия национальностей способна лишь избрать и форсировать некоторые траектории возможной эволюции из тех, что уже наличествуют в самих этнических идентификационных комплексах. За произвольностью такого властного избрания-конструирования всегда кроется комбинация субъективных и объективных факторов. К первым можно отнести борьбу локальных этнических элит или доминирующую политическую конъюнктуру. Ко вторым — языковые дистанции, характер расселения, хозяйственно-экономическую связность и т.д. Сама этничность также превращается в «объективность»: ее административное определение закреплено в 1931 году обязательной записью о национальности во внутренних паспортах граждан СССР.