Значение коня и коневодства в истории человечества трудно переоценить. Это домашнее животное нашло широкое применение в хозяйстве, охоте и в войне. Последнее явилось основным стимулом развития искусства верховой езды и управления конем в упряжке. Все это, естественно, требовало специальной подготовки как для всадника, так и для лошади. Значительный прогресс военного дела способствовал распространению коневодства и всадничества у других не индоевропейских народов.
Природные способности лошади к быстрому передвижению, преодолению препятствий и преград обусловили ее использование во всевозможных состязаниях, издревле бытующих у многих народов, знакомых с коневодством. Популярность и широкое распространение конных игр в традиционном быту осетинского народа является свидетельством того, что они возникли и развивались у народов с развитыми традициями скотоводческого хозяйства. Простые по содержанию и внешним аксессуарам, известные нам различные конные игры в своей изначальной сущности являлись своеобразной проверкой боевой подготовки коня и всадника. Именно в этих древних играх закладывались основы вольтижировки и джигитовки, которые давали возможность проявлять, развивать и совершенствовать психо-физические и морально-волевые качества всадника. Особое внимание при этом уделялось выработке силы, гибкости, ловкости, отваги, настойчивости, чувства равновесия.
Скакуна содержали изолировано от других лошадей. Большое внимание уделялось физическим тренировкам и питанию, так как правильное кормление — одно из необходимых условий повышения работоспособности лошади. Для того, чтобы конь был сухопарым и легким в беге, его содержали в теплом помещении и кормили преимущественно ячменем (хъæбæрхор) и жареными зернами кукурузы (цæку-ытæ). Все виды корма задавались небольшими порциями. Чем чаще кормили коня в течение суток, тем с большим желанием поедался корм, и тем лучше он усваивался.
Много внимания уделялось физическому тренингу и закаливанию коня. Во время тренинга внимание уделялось закреплению выносливости и резвости коня. С этой целью во время выездки скакуна проверяли в различных аллюрах. В осетинском языке сохранились названия всех аллюров: шаг — фаддзу, рысь — сæпп, галоп — цыппæрвадыг, иноходь — сирд (5, т. III, с. 72). Необходимость такого чередования нагрузки была обусловлена опытом подготовки коня к длительным пробегам. Резвость же коня выявлялась на сравнительно коротком участке дистанции перед финишем.
Наряду с рациональными методами подготовки коня значительную роль играли и магические средства от порчи. Для этого весь комплекс подготовки скакуна (бæхауæрдын) содержался в строжайшей тайне, а на коня надевали разного рода апотропеи, оберегавшие его от воздействия демонических сил.
Разнообразные виды конных игр и состязаний, то есть тех видов развлечений, в которых конь принимает непосредственное участие, у осетин можно условно разбить на скачки (дугъ) и джигитовку (бæхæй хъазт). Джигитовка есть разновидность скачки, во время которой наездник демонстрирует умение управлять конем, владеть своим телом и оружием. Все упражнения, среди которых преобладают силовые, производятся на лошади, скачущей широким галопом. Однако при всем единстве скачки и джигитовки, последняя по характеру своему имеет существенное отличие от скачек. Различие это проявляется в том, что джигитовка преимущественно устраивалась по случаю радостных событий семейного или общественного быта, а скачки, как правило, в цикле похоронно-поминальной обрядности осетин.
Важное место занимали скачки и конные игры в традиционной свадебной обрядности. Одним из популярных видов конных игр на свадьбах была игра с флагом тырыса скъæфæн. Вообще надо отметить, что в контексте осетинской свадьбы флаг занимал заметное место. В сказании «Нарти Ацамази зар», записанном М.С. Тугановым, в пассаже о свадьбе сказитель упоминает среди участников свадебного поезда — знаменосца:
Æ къохбæлххуæцæг — рæшти Уашгерги
Дуккаг уахæн ин — Нарти Урузмæг
Сæ разæй цæуæг — бæрзонд Никкола,
Туруса хæссæг — Будури изæд.
Бæхбæл нигъгъазуй цитгин Елиа. —
Шафером ее — праведный Уасгерги
Второй такой же ей — нартовский Урузмаг
Их возглавляет — высокий/почетный Никола
Знаменосцем — Покровитель полей/равнины
Джигитует — уважаемый Елиа (21, II, с. 279)
Как видим, знамя в свадебной обрядности было хорошо известно нартовским героям. Более того, обращает на себя внимание то, что несет его именно патрон равнины «Будури изæд», ведающий богатством полей, урожаем и прочей магией роста.
В доме невесты ко дню свадьбы готовили флаг (тырыса) — кусок хорошей ткани белого, розового или красноватого цветов, укрепленный на тщательно обработанном древке. На полотнище флага были пришиты разнообразные вещи мужского туалета: сафьяновые чувяки (сæрак дзабыртæ), платки носовые (къухмæрзæн), учкур (астæубос), тесьма для карманных часов (сахатбос), курительные принадлежности, расшитые кобуры (хуымпъыр), шнур для пистолета (дамбацабос) и прочее (13, 1988, № 6, с. 108–109). После вывода невесты ее подруги выносили во двор флаг и предлагали поезжанам (чындзхæссæг) выкупить его. При этом сумма значительно превышала номинальную стоимость всех пришитых к нему подарков. Несмотря на эти условия флаг выкупали. Однако этого было недостаточно, флаг надо было в целости и сохранности доставить с невестой в дом жениха. Эта задача усложнялась тем, что молодежь данного квартала или села заранее была извещена о флаге и ко дню свадьбы усиленно готовилась, чтобы отобрать его. Со всей округи собирали лучших лошадей и готовили их как это бывало при подготовке к большим скачкам.
Поезжане выкупив флаг, вручали его самому ловкому и отчаянному парню и с большой надеждой на него и резвость его лошади отправлялись в обратный путь. В галопе поезжане пытались уйти от преследователей из числа соседей и родственников невесты. В процессе скачки-преследования разгоралась борьба за обладание флагом, продолжавшаяся с переменным успехом. Лихой наездник, сумевший овладеть флагом и уберечь его от преследователей и наоборот, вернувший его в дом невесты, получал всеобщее признание народа. Нашитые же на флаг вещи распределялись между победившей группой. Потерять это импровизированное знамя считалось величайшим позором, способным вызвать серьезные и неприятные последствия. По мнению информаторов молодежь, позволившая каким бы то ни было путем овладеть знаменем, может допустить это и по отношению к невесте.
Если флаг доставляли в дом жениха в целости, он демонстрировался вместе с приданым, после чего поступал в пользование невесты. В том случае, если его отбивали, через некоторое время флаг все же выкупали и возвращали невесте. По сведениям информаторов этот флаг сохранялся в семье долгое время. Полотнище считалось магическим средством, что служило причиной его скрытого от посторонних глаз хранения. В частности, им покрывали роженицу при трудных родах или ребенка во время болезни.
Данное свидетельство позволяет предполагать необычный характер свадебного флага и конной игры за обладание этим флагом. А возвращение полотнища невесте, скрытое хранение и использование во время родов и детских болезней свидетельствует о его значительной культовой основе. Можно говорить о том, что в материализованной форме свадебного флага перед нами выступает символ каких-то святых, связанных опять-таки с идеями роста и плодородия.
Как непременный атрибут былых свадебных игр, декорированный незначительными призами, флаг сохранился в Северной Осетии в свадебной обрядности до 30–40-х годов нашего столетия, а в свадебной обрядности жителей мусульманских селений, примыкающих территориально к Кабардино-Балкарии, флаг используется и в наши дни. Несомненно, сохранению этой традиции в мусульманских селениях Осетии способствовало культурно-бытовое влияние кабардинцев, у которых эта конно-спортивная игра также хорошо известна.
Тот факт, что свадебное знамя дольше сохранялось в свадебной обрядности осетин-мусульман нашло свое отражение и в его декоре. В частности, в Санкт-Петербурге в Государственном музее этнографии сохранился свадебный осетинский флаг. Размеры его невелики: метр на полметра, по форме он напоминает средневековые штандарты с треугольным вырезом и скругленными концами. По цвету флаг комбинированный — бело-розовый. Часть полотнища, крепившаяся к древку, белого цвета, на ней способом аппликации нашиты друг над другом два розовых полумесяца с обращенными назад рожками. Вторая, разрезанная часть полотнища розового цвета.
Иными словами, в данном флаге нашли отражение древние формы аланских боевых знамен, а также цветовая символика. Хорошо известно, что указанные цвета являются своеобразным цветовым инвариантом древнего культового понятия фарн. В разделе о роли куклы в праздничной культуре уже отмечалось, что они — куклы — обычно изготовлялись из лоскутков названных цветов; этим усиливался знаковый потенциал данных предметов в обрядовом действии.
Некоторым подтверждением сказанному является интересный факт. В экспозиции дагестанского краеведческого музея выставлены несколько боевых знамен Шамиля. Одно из них по форме и цветовому решению представляет ближайшую параллель вышеописанному свадебному флагу.
О былой важной роли флага в свадебной обрядности осетин говорит использование небольших флажков (сæрызæд/сæризæди къимбус) для снятия с головы невесты фаты (хыз). Во время этого обряда хызисæн молодой человек из числа родственников жениха пользуется флажком, который входит в состав приданого невесты (чындзы чырын). Прежде чем снять с головы невесты фату, родственник жениха (хызисæг) последовательно описывает им три круга или же просто делает три взмаха над головой невесты и публично провозглашает: «Фарн, фарн, фарн — авд лæппуйы æмæ иу цъæхдзæст хо/Фарн, фарн, фарн — семь сыновей и одну синеокую дочку».
Как видим, в обряде «снятия фаты» флажок имеет важное значение. Обладая посвятительной силой, он выступает символом, с помощью которого происходит приобщение молодой к новой семье. На эти функции указывает и посвятительная речь, в которой молодой желают большого потомства, а также само название флажка сæры зæд, что означает «ангел/покровитель головы», в дигорском к этому определению добавляется слово къимбус — «лоскут /тряпка/ кусочек ткани». Обычно он бывает белого цвета и по периметру «простегивается» шелковой лентой красного, розового или белого цветов, в единичных случаях встречаются и голубые цвета, символизировавшие также и девичью чистоту. Именно в этом отношении разъясняются цвета и форма хранения, ведь их хранили в семье долгие годы. В отличие от свадебного флага, как правило на видном месте, обчно в углу на «женской» половине жилища, а в новое время — на кухне, выполняющей функции трансформированного хадзара.
Следовательно, можно говорить о том, что свадебный флажок, как и свадебное знамя, являются материальными аксесуарами с высоким знаковым показателем. Причем функции его подкреплялись элементами, подчеркивающими их направленность. Вспомним расцветку ленты, пристегивающей свадебный флажок, символизирующей чистоту. Красный и розовый цвета тесно связаны в народном мировоззрении с понятиями плодородия, а белый и голубой — с понятиями чистоты.
Разновидностью описанной игры было — «похищение шапок» — худ скъæфæн. Обычно владельцы лучших коней, желая показать их резвость перед народом, устраивали шутливое похищение шапок. Если эта игра проходила во время свадьбы, то очень часто похитители, которых настигали хозяева шапок, старались забросить их в арбу с невестой. И тогда шапку необходимо было выкупить у сопровождающих невесту девушек, преподнеся им либо деньги, либо какой-нибудь подарок. Игра (худ скъæфæн) устраивалась и на календарных празднествах (13, 1988, № 6, с. 109).
Любимым развлечением на свадьбах была джигитовка, во время которой всадник показывал свое мастерство владеть конем и оружием. Особой похвалы заслуживали те верховые, которым удавалось прорваться сквозь толпу в центр круга танцующей молодежи. Им играли специальную мелодию для джигитовки (бæхтæн цагьд) и верховые на выученных конях танцевали темповый танец. Наиболее отчаянные из всадников умудрялись въезжать в дом на коне. При наличии большого скопления народа, узкой лестницы и низких дверных проемов было это очень трудно сделать. Такому удальцу за смелость и ловкость полагалось традиционное продуктовое подношение (хуын): три пирога с сыром, кувшин араки и кусок отварного мяса.
Конные игры были популярны и на праздниках календарной обрядности. В частности отмечу, что конные игры устраивались на празднике Хуыцау-дзуар, совпадающем с днем весеннего равноденствия (13, 1988, № 2, с. 104). Представляется, что участие коней в этих празднествах, связанных с весенним возрождением сил природы, является закономерностью, обусловленной солярной символикой, воплощенной по древним понятиям в образе коня.
Тесная связь коня с продуцирующей магией роста и культа плодородия вообще, обусловили активное участие коня в обрядовых играх и развлечениях молодежи на других праздниках сельскохозяйственного календаря. Сохранились свидетельства о том, что на празднестве Дзывгъисы-дзуар, приуроченному к окончанию сельскохозяйственных полевых работ, принимало участие до 200–300 всадников. Разбившись группами по 30–40 человек, они демонстрировали свое умение владеть конем во время джигитовки. Опытные старики наблюдали за соревнующимися в ловкости и мужестве и выявляли лучшего наездника и лучшего коня. От всего собрания уважаемые старики подносили им почетные бокалы (нуазæн). Получить такой бокал было очень лестно, поэтому наездники заранее готовились к этим испытаниям.
По мере выступления в соревновании по джигитовке всадники собирались группами и устраивали игру, суть которой заключалась в том, чтобы прорваться сквозь толпу пеших к помещению (бæгæныстон), где варили праздничное пиво. Пешая молодежь, вооружившись трещотками, палками, обрывками войлока, тряпьем препятствовали всадникам. В тот момент, когда конные вскачь пускались с места, толпа начинала кричать, трещать трещотками, размахивать войлочным тряпьем, отпугивая лошадей и угрожая самим всадникам. Обладателям смелых и вытренированных лошадей удавалось прорваться к цели, где они получали право победителя выпить праздничного пива. В праздник эта игра возобновлялась в день до 10 раз (13, 1988, № 3, с. 101).
Определенный интерес вызывают некоторые обряды похоронно-поминального цикла, в которых активно использовался конь. В связи с этим замечу, что осетинское название скачек дугъ «представляет старый вклад в аланский из среднеазиатских тюркских языков». В.И. Абаев выявил семантическую связь между «погребальным обрядом» и «скачками», но сам термин при этом считает заимствованным из среднеазиатско-тюркских языков (5, т. I, с. 374). Принимая во внимание тот факт, что происхождение коневодства в основе своей связано с историей индоиранских и шире индоевропейских народов, следует и другое мнение. Английский востоковед сэр Гарольд У. Бэйли пишет в монографической работе об осетинских нартах (Лондон, 1980), что в основе слова дугъ лежит древнеиранское dau a — бег. По его мнению, это слово было заимствовано тюркскими племенами, о чем еще в 598 году свидетельствовал Менандр Протектор.
В традиционном быту осетин отмечено несколько видов поминальных скачек и конных игр: æмбойны дугъ, стыр дугъ, æлæм, фырыскъæфæн, фиусудзæн. Первый вид скачек, как свидетельствует его название (скачки того же дня — В. У.), проводились в день погребения. Это были наиболее простые по форме организации скачки, в которых участвовало всего несколько коней. В качестве всадников, как правило, выступало несколько юношей, получавших соответственно своим результатам в скачке вещевые вознаграждения, а впоследствии и деньги.
В процессе подготовки к скачкам оглашались сведения о характере и количестве призов. В зависимости от призов, по решению участников скачки определялось расстояние, которое было прямо пропорционально выставляемым призам. Скачки могли быть по кругу или по определенному маршруту. В первом случае всадники делали без остановки три круга, из которых последний был решающим. Опытные наездники старались в первые два круга не отставать от других, но и не переутомлять лошадь и, по возможности, сберечь ее силы для третьего решающего круга: от искусства наездника зависело многое. Безыскусный наездник в первые два круга загонял свою лошадь настолько, что она с третьего круга и вовсе выходила из строя.
Второй вид этих скачек мог продлиться несколько дней, ибо участникам необходимо было посетить целый ряд селений, указанных семьей умершего, с целью посещения проживающих в них родственников. Поминальные скачки неоднократно упоминались в осетиноведческой литературе, что позволяет опустить их описание. Необходимо лишь отметить, что специфическую черту этого вида скачек составляло участие в них вспомогателей, известных в осетинском языке под названием хъузон. Хорошо известна графическая картина М.С. Туганова на эту тему, оригинал которой хранится в Государственном музее Северной Осетии во Владикавказе (п. 81, н/в 1320).
Вспомогатели принимали участие на отдельных этапах дистанции не претендуя на призы. Каждый участник скачки особо приглашал себе помощников, количество которых зависело от физических качеств выставляемого скакуна. В ночь накануне скачек каждая группа помощников собиралась в доме участника скачки и обсуждала, кому в каких местах маршрута необходимо помогать. В наиболее сложных местах дистанции располагались наиболее опытные вспомогатели на лучших конях. На каждый оговоренный участок выделялось по два всадника-вспомогателя. Один из которых тянул коня участника скачки за узду спереди, а другой криком и гиканьем погонял его сзади. Существовали особые неписанные правила, регламентирующие действия вспомогателей во время скачки, в частности, в случае падения скакуна, что в условиях гор бывало нередко (13, 1988, № 9, с. 90–91).
По словам исследователя осетинского языка и культуры ’
академика А. М. Шегрена «...скачки делаются перед одним из трех главных поминок, все вещи, лошадь, оружие покойника назначаются по разрядам в порядки. Первым считается лошадь, потом ружье и т. д. Когда все приготовлено, назначаются из стариков судьи и распределяются игры, после чего удальцы скачут взапуски, обгоняя друг друга, стреляют в цель, поднимают на всем скаку с земли вещи, одним словом, показывают все искусство свое в так называемой науке джигитовки; и по приговору судей, окончив ее, получают сообразно с отличием награды и, наконец, гуляют; такие поминки очень разорительны и потому остались только у богатых людей; и если делают скачки, то не делают подарков; изредка лишь по пятницам, перед простыми поминками можно видеть несколько человек, скачущих по улице аула и стреляющих в воздух» (10, I, с. 75).
Действительно, такие скачки в честь покойников, особенно осенние стыр дугъ были очень обременительны. Российская администрация края, с целью избежания несчастных случаев и разорительных издержек для осетин, запретила устройство этих скачек. По сведениям осетинского священника Б. Гатиева: «С последней половины шестидесятьгх годов до 1873 г. скачки по покойникам нигде не устраивались более, и народ совсем позабыл было о них, но, к несчастью, в 1873 г. один из влиятельных магометан, дигорец, выпросил дозволения у начальства, устроить скачку в память своего умершего покойника, а как горцы вообще имеют слепую страсть подражать друг другу, то дурному примеру этой особы последовала вся Дигория, а затем жители и других участков» (10,1, с. 201).
Существующие версии истолковывающие обряд скачек и причины длительного бытования его вплоть до первой трети XX века не удовлетворяют нас. Исследование нашего коллеги Р. г. Дзагтиаты убедительно показало историческую глубину этого осетинского обряда, восходящего к скифским древностям. Первоначально в скачках принимали участие родственники, причем ограниченным числом на глазах у стариков-судей, определявших правильное исполнение обряда и распределения наград победителей из личных вещей покойного. Эти вещи и оружие являлись символическим обозначением имущества покойного, которым стремились завладеть претенденты из числа родственников. Иными словами, осетинские скачки дугъ в день погребения или в годовщину смерти являются отголосками древних судебных ордалий за овладение наследством между родственниками покойного. (30, с. 22–29).
В день осенних поминок в прежние времена существовала еще одна конная игра — фиусудзæн, впервые зафиксированная осетиноведом В. К. Тотровым. В день поминок на ствол ветвистого дерева вывешивались круги нутряного сала (фиу) животных, забитых для поминок в течение предшествующего времени. Вокруг дерева набрасывали солому и мелкие сухие ветки и поджигали их. В скачках, проходивших на виду у народа, участвовало несколько всадников. Они с разгона выхватывали из пламени костра сало. Победителем считался тот наездник, кому удавалось выхватить больше всех. В качестве приза ему выделялся баран, которого победитель приносил в память об умершем.
В цикле традиционных поминальных обрядов осетин была известна еще одна разновидность скачек — æлæмхæссæн. По одним данным, эти скачки были приурочены к поминальным торжествам Мæрдты бадæн, отмечаемому в первое воскресенье Нового года или же к «Заговению/Комæхсн».
Скачка получила свое название по обрядовому предмету — æлæм, который женщины, обычно сестры или дочери, изготовляют в память умершего мужчины. Специально к празднику приобретали большое количество фруктов и кондитерских изделий. «Æлæм/илæн» представляет собой «нечто вроде креста или хоругви из скрещенных жердей, с нитями, на которые нанизываются пряники, грецкие орехи и конфеты» (7, II, с. 272). Аналогичным образом женщины готовили из связанных в сеть веревок, обильно унизанных фруктами и сладостями головной убор, рубаху, плеть, деревянное оружие и прочие атрибуты конного воина.
Все эти вещи раздают всадникам, причем «æлæм» самому старшему из группы, и те начинают вскачь объезжать все село. Встречая на своем пути группы людей и особенно детей, всадники с силой встряхивали свои муляжи, при этом падали прикрепленные к ним сладости, которые с криком и гамом подбирали дети. Это повторялось до тех пор, пока почти все привязанные фрукты и сладости не осыпались. После этого всадники направлялись на кладбище, где остатки гостинцев делились между участниками скачки, а деревянные основы «оружия» и «одежды» оставляли на могиле. С кладбища до дома покойника, где к этому времени было устроено поминальное застолье, всадники пускались вскачь наперегонки.
Æлæм приготовляли преимущественно для поминовения покойных мужчин, для женщин же наряжали ветку тиса — заз или елочку — наз. По словам некоторых информаторов, и æлæм, и разукрашенная фруктами и сладостями елка приравниваются по своей силе и значимости. Этот факт нашел отражение в том, что и мужчинам вместо æлæм иногда наряжали елку или ветви тиса. Другие же наоборот подчеркивают, что при всей равнозначности, они обладают некоторой дифференциацией по полу покойного. В данном случае обращает особое внимание их идентификация, свидетельствующая о единстве æлæм, богато разукрашенного фруктами и сладостями и вечнозеленого растения, также декорированного аналогичными продуктами. Остается предположить, что осетинский обрядовый предмет æлæм есть символ «древа жизни», а его активное использование в поминальной обрядности было обусловлено высоким символическим значением.
Продолжая данную мысль, напомню, что тис ягодный (Taxus Baccata L.) высаживали на кладбищах, как символ преодоления смерти, и использовали в ритуалах, имеющих целью увеличение плодородия, жизненной силы. Включение зелени или ее символов в реквизит обряда является отголоском использования последней в качестве продуцирующего магического средства и связано с идеей возрождения и необычайной силы плодовитости. Приведенные факты свидетельствуют о внутреннем единстве æлæм и вечнозеленого тиса. В свою очередь, такое единство прослеживается и с флагом. Материалы языкознания показывают, что в основе названия æлæм лежит арабско-персидский корень «’LM» с исходным значением «знак/знамение/чудо». Данные понятия находятся в прямой связи с понятием «знамя/флаг». Вспомним грузинское «алами», сванское «лем», ингушское «æлæм беккха».
Осетинский этнографический материал свидетельствует следующее. Если покойный был молодым мужчиной, то «æлæм» дополняется флагом черного цвета. Нижний угол полотнища обрезался по кривой, а на древко повязывали черную ленту, концы которой свисали вниз. Во время скачек æлæм вручали наиболее сильному всаднику, а флаг — всаднику на резвой лошади. По некоторым сведениям, на флаге указывалось и имя покойного, в чью честь устраивались скачки. Если судить по данным исторического фольклора, то данный обычай у осетин отмечен еще в средневековье. В предании о том «Как Бадилата брали налоги с Царгасат» этот сюжет присутствует в полной мере.
В записях проф. Б.А. Алборова, хранящихся в Северо-Осетинском ИГИ отмечено, что похоронный «„флаг“ изображает райскую ветвь» и прибавляет относительно ветви: «Пусть тебе будет дано право рвать фрукты с райских деревьев» (3, литер, ф. — 19, д. 147, л. 8). Данное определение информаторов совершенно четко определяет функцию флага в похоронно-поминальной обрядности осетин. Флаг — есть символ «древа жизни».
В Санкт-Петербурге в Музее этнографии хранится траурный флаг (коллекция № 14841 ГМЭТ). Он представляет собой комбинированное полотнище черного и белого цветов. Верхняя часть полотнища черного цвета, на ней по краям нашиты два белых креста из ткани. Нижняя часть — из белой ткани и несколько короче верхней. На ней также по краям, прямо под верхним, пришиты два черных креста. В центральной части полотнища пришит ромбообразный фигурный крест из бумаги розового цвета.
Если сравнить описываемый предмет с уже известным нам свадебным флагом, то можно увидеть существенные различия по форме, цветовому решению и декору. В этой связи замечу, что поминальные флаги, как и сам æлæм, в большей степени известны осетинам-христианам, что нашло свое отражение в некоторых элементах его оформления: в отличие от свадебного флага с полумесяцами, здесь нашиты кресты.
Обращаю внимание на специфический способ изготовления ступенчатого выреза на нижнем свободном конце полотнища. Тем самым, наряду с косым, по кривой, срезом символизируется уход человека из нашей жизни. Возможно, этот срез по кривой или же ступенчатый отмечен на знамени, изображенном на стенах аланского «царского дольмена», установленного во дворе Ставропольского краеведческого музея.
Траурный характер знамени подсказывают две пары крестов, поскольку в осетинской обрядности четные числа связаны с похоронно-поминальной практикой. Этот факт имеет свое определяющее значение и в наши дни, когда стараются избегать четных чисел в обычные дни и наоборот в поминальной обрядности специально их подчеркивают. Сочетание черного и белого цветов, объединенных фрагментом розового, подчеркивает понятия смерти, чистоты и жизни. Это сочетание связано с идеей перевоплощения покойного и его перемещением в «настоящий мир» (æцæг дуне). Хорошо известно, что основная идея «древа жизни» связана с жизненной силой, вечной жизнью, бессмертием, хранящимся в нем. В сфере ритуала образ «древа жизни» реализуется чаще всего в связи с положительным членом комплекса, «рождение — плодородие — смерть».
Среди осетинских конных игр, связанных с похоронно-поминальной обрядностью важное место занимала стрельба в цель — хъабахъ, которая проводилась как среди пеших, так и всадников. С этой целью сооружался из трех укрепленных деревянных кругляков шест, на верхушке которого устанавливалась доска с мишенью (мысан) в центре в виде кусочка войлока, кожи, а по бокам — деревянные колышки (цъоз). Основная, в центре, мишень оценивалась бычком или бараном, а боковые, деньгами. Первым выстрелом близкого родственника покойного начиналось соревнование. В порядке установленной договоренности все желающие, кроме родственников, которые только имели право первым выстрелом сделать зачин, начинали сбивать мишень. После первых выстрелов основная мишень еще больше сокращалась в размерах, что соответственно затрудняло шансы последующих стрелков. Находились отдельные удальцы, которым удавалось сбить мишень на полном скаку. В таком случае обрядовая игра хъабахъ внешне совпадала с джигитовкой. Имена этих наездников получали всеобщее признание, что в своем престижном ранге стояло выше любых материальных награждений. Сбить «хъабахъ», равно как и победить в других обрядовых играх похоронно-поми-нального цикла не давали победителю никакой материальной выгоды. Выигранная живность предназначалась в память об усопшем, а семья победителя несла еще и дополнительные затраты на организацию поминального стола.
Конные игры в цикле традиционно-бытовой похоронно-поминальной обрядности занимали большое место. Вышеизложенные факты создают твердое мнение о том, что конь в системе мировоззрения осетин и их далеких предков играл важную роль. Однако истоки, к которым восходит активное его использование в похоронно-поминальной обрядности осетин, связанное со значительными материальными издержками, остаются невыясненными.
В свете рассматриваемой проблемы особое значение имеют данные об обряде посвящения коня покойнику — бæхфæлдисæн. Этот любопытный по своему содержанию и внешнему оформлению обряд отмечен в традиционном быту осетин еще в XVIII в. Сведения о нем сообщали и последующие исследователи, в частности: А.М. Шегрен, В.Ф. Миллер, М.С. Туганов и многие другие. В историко-сравнительном плане он был специально изучен видным осе-тиноведом Б.А. Калоевым, который вслед за В.Ф. Миллером, Ж. Дюмезилем, В.И. Абаевым считает его наследием скифо-сакского культурного наследия.
Не останавливаясь подробно, напомню узловые моменты посвящения коня, в основе которого лежит представление о потустороннем мире как естественном продолжении физической жизни. Вера в иной мир и отождествление условий инобытия с витальными потребностями человека способствовали тому, что покойник экипировался родственниками также как в реальной жизни готовятся к длительному путешествию. Естественно, что самым необходимым в данном путешествии был верховой конь (саргъыбæх), которого и посвящали покойнику. С этой целью с ним проводили несколько условных действий: снаряженного коня с навешанным на седло оружием и одеждой обводили вокруг усопшего, конец узды вкладывали в руку покойника и после произнесения специальной молитвы (бæхфæлдисæны аргъуыд) надрезали коню ухо или выстригали шерсть. Эти манипуляции должны были формально закрепить за умершим все причитающиеся ему атрибуты для пребывания в ином мире.
В свете сказанного обращает внимание номинация обряда посвящения — фæлдыст, имеющая в современном осетинском языке значения «посвящать/творить». Высказано предположение, что в основе их лежит единый смысл чародейства. В частности, творить — значит вызывать с помощью заклинаний; посвящать — означает с помощью заклинаний переводить из земного плана в загробный (5, т. I, с. 436).
Значительный интерес представляет вербальная часть обряда. В начале молитвы подробно описываются долгие и безуспешные поиски достойного коня для умершего в табунах сказочной страны Терк-Турк. В конце концов у небожителя Уастырджи отыскивается чудо-конь (æфсургъ), которого снаряжают в путешествие самыми изысканными аксессуарами конского убранства: от булатных золотых гвоздей на подковах до чудесного седла тегеранской работы (дахран саргъ). Часто подателями этих вещей являются и другие небожители: сын Луны, сын Солнца, сын Фарна. Сам конь, выращенный в небесных табунах, должен обладать тремя важными для предстоящего путешествия качествами — быть сильным, резвым и спокойным.
Текст посвящения излагается в форме вопросов и ответов. В пути следования в загробный мир покойник видит отдельные непонятные для него сцены, о которых он спрашивает своего провожатого, дающего ему пояснения. Очень красочно и остроумно рассказывается о людских пороках и грехах, а также о наказаниях, которым подвергались люди на том свете за содеянные при земной жизни проступки. Надо сказать, что известные тексты посвящения коня очень богаты по языку, стилю, художественно-эстетическим достоинствам. (21, II, с. 396–416).
Данный памятник устного народного творчества осетин ни по форме, ни по содержанию, к сожалению, не стал еще предметом серьезного анализа. В тоже время, изучение текстов осетинских погребальных посвящений коня довольно перспективно. Первые опыты историко-сравнительного анализа показали поразительное сходство их с текстом гимна на погребении коня в Ригведе (X, 56), как в общей идее так и в деталях.
По всей вероятности, длительная история коневодства и сложный комплекс воззрений, сложившийся о коне как носителе высокого семиотического статуса, способствовали сохранению реминисценций былого культа коня в традиционном быту осетин. Именно в этом обряде наиболее ярко раскрывается глубокая связь коня, как древнейшего средства передвижения и древних религиозных представлений, связанных с ним. Ведь посвященный конь (фаелдыст баех) должен был помочь человеку найти путь в небесную обитель и преодолеть трудности. Широкое использование коня древними индоевропейцами в эсхатологии и других религиозных верованиях помогают понять отмеченную взаимосвязь.
Как известно древние иранцы поклонялись коням, в образе которых нашли отражение боги и божественные герои. Вероятно природная резвость движения коней ассоциировалась с небесной символикой. Участие коня в похо-ронно-поминальной обрядности, связанной с перевоплощением умершего, обусловлено еще одним важным моментом. В представлении древних образы «высокого/низкого», «быстрого/медленного», «света/тьмы» соответствуют формам перехода из одного состояния в другое. Конь как раз и является обладателем и носителем первых позиций, связанных с солярно-астральными культами. Иначе говоря, конь символизирует солнце — это его семантический дубликат. К этому добавлю, что популярный образ солнца в индоевропейской и индоиранской поэзии — повторяющаяся формула — словосочетание «быстроконное солнце».
Предлагаемая интерпретация подтверждается как характером выше рассмотренных игр, так и символикой используемых атрибутов. Каждый из них, обладая значительным семиотическим потенциалом, являлся своебразным знаком и одновременно воплощением мирового древа жизни. В таком условном понимании этих аксессуаров конных игр нет противоречия, ибо обрядовый контекст их использования был полностью обусловлен культом коня и общей идеей жизнеутверждающего начала.
Типологически к ним примыкают поминальные игры с использование вертикально установленного столба и лазанье по нему. Имеется в виду бырæн хъил, разновидность хъабахъ, когда претендент на приз должен по гладко-выструганному столбу забраться наверх и снять прикрепленную там вещь. Смысл этой игры раскрывается посредством сопоставления с представленями о путях и способах достижения «иного мира», существенная роль в которых принадлежит дереву, как средству переправы в рай.
Конные игры осетин, в значительной мере обусловленные практической потребностью использования коня человеком и развитым культом коня, прошли длительный путь развития и сохранились до наших дней. Более того, с изменением социально-экономических условий и возрастающей технизацией быта они не утратили своей зрелищно-развлекательной функции, чему способствовали вековой интерес к искусству верховой езды. Этот факт явился важным условием их привнесения и широкого распространения на цирковую арену. Основой всех цирковых представлений в России на протяжении десятилетий оставались национальные конные игры, в которых проявлялась лихость, отвага, мужество и мастерство владения конем. В жанре цирковой джигитовки кавказские наездники были неподражаемы.
Целую плеяду таких виртуозов дала Осетия, в первую очередь следует назвать широко известных в дореволюционном прошлом Агубе Гудцова и Мусса Гатыккоты. До революции начал свой славный путь и основоположник советского конного цирка Али-Бек Кантемиров. В своих красочных и темпераментных выступлениях он стремился реально и образно передать высокую, граничащую с большим риском технику джигитовки. Хорошо зная конные игры Осетии, он с большим вниманием изучал все самобытные формы джигитовки и достиг в этом деле небывалых высот. Экзотичность в сочетании с правдивостью, высокой техникой езды и остротой трюков привлекли внимание широких масс зрителей к наездникам Али-Бека. Благодаря творческой и педагогической деятельности А.Т. Кантемирова на арене цирка сохранились и получили свое дальнейшее развитие конные игры осетин.
Многовековая практика использования человеком коня способствовала формированию целостной системы взглядов. Высокий семиотический потенциал этого домашнего животного способствовал широкому распространению конных игр, являвшихся своеобразной формой проявления культа коня и в других сферах семейного быта, например в свадебной обрядности. Этот же фактор обусловил наличие конных игр и в календарной обрядности осетин, тесно связанной с общей идеей плодородия. По всей вероятности, определенную роль играла и зрелищно-развлекательная функция конных игр.
Вилен Уарзиати
ПРАЗДНИЧНЫЙ МИР ОСЕТИН
[Северо-Осетинский институт гуманитарных исследований, 1995]
