Джимара — едва ли не самый высокогорный осетинский аул. Этимология этого слова пока не имеет единого общепризнанного значения. Дореволюционный исследователь К.Ф. Ган писал по этому поводу: "Жимара...от чи — кому (кто) и мара от марын = убивать: кому убивать, кто убьет...Значение неясно". Другой дореволюционный исследователь В.Б. Пфаф на основании сходства "названий горы Джимарай-хох и древнейшего осетинского аула Джимара с киммерийцами древних историков" высказал смелое предположение о том, "что осетины составляют отрасль... колена киммерийцев, известного в священном писании под именем гамер или джимер". В.И. Абаев Джимара — название ущелья, аула, горы, ледника и реки в высокогорной Осетии — связывал с киммерийцами. Б.А. Алборов в топониме видел отражение названия киммерийцев, живших на юге. А.Дз. Цагаева также считала, что "в этом названии отражен этноним древних киммерийцев". Л.И. Лавров полагал, что в этом топониме "правдоподобнее видеть" арабское джумар — "верхушка", "крона", сердцевина".
Как бы то ни было, аул находится у самых ледников горы Джимарай-хох. В конце XIX в. Зарницын так описывал впечатления от окружающей аул природы: "ряд снежных вершин Главного Кавказского хребта, из которых ближайшие — Джимарай-хох и Саухох — разделены между собой ледником Джимара". Ф.И. Гребенец также восторгался "величественным белым конусом красавицы Джимарай-хох с бесчисленными темными линиями, освещенным яркими лучами солнца... блестя всевозможными цветами радуги, а юго-западная теневая сторона его как бы покрыта дымкой тумана. Многочисленные, самые разнообразные цепи и хребты, нагроможденные в беспорядке один над другим, словно обрушенные умышленно небесными силами, в немом созерцании окружают эту недоступную гору, где до сих пор никто из путешественников не смог побывать, так как вершина Джимарай-хох считается недоступной, хотя по первому впечатлению она кажется более доступной, чем Казбек... только одиноко выделяющиеся серо-желтыми очертаниями старинные башни-крепости говорят о том, что и там в общении с небом живут люди, неизвестно как и когда туда забравшиеся".
Красивый горный пейзаж явно контрастировал с острым дефицитом удобных для занятия сельским хозяйством земель. Анонимный автор заметок о путешествии в Даргавский приход высказал удивление от того, что в столь трудных условиях местные жители могли еще что-то производить. Если в Даллагкау "земли ничего, и урожай хорош", то в Джимаре "земля нехорошая... и мало ее. Мизерный участок... одному человеку дается, а потом между детьми разделять надо. Три года можно пахать, а на четвертый надо удобрять, тогда в другое место надо ходить".
Почти полвека назад Б.А. Калоев со слов 92-летнего Бибо Каллагова записал предание, по которому основателями аула являлись его предки, вышедшие из Алагирского ущелья. Однако ученый, обратив внимание на многочисленные древние склепы и башни, резонно предположил, что Джимара относится к числу древнейших аулов тагаурцев (Тагаурия — название средневекового общества восточных осетин) и основано, несомненно, еще в домонгольскую эпоху. Археологические исследования Л.П. Семенова подтверждают эту точку зрения.
В 1925 г., во время раскопок в высокогорных районах, Л.П. Семенов обратил внимание на подземные погребения в ауле Джимара. Могильник, находившийся на склонах горы, возвышающейся над аулом, состоял из подземных склепов, расположенных в верхней части кладбища, и каменных ящиков, врытых между склепами и ниже их. В целом, по характеристике Л.П. Семенова, "могильник подвержен сильным разрушениям вследствие выветривания и размыва почвы от дождей, а также потому, что на самой территории кладбища жители заняты разработкой камня для жерновов, которыми снабжаются окрестные поселки". Из четырех раскопанных могил верхнего яруса две были детские, одна — мужская и одна женская. Детские могилы были вскрыты, кости потревожены, инвентарь отсутствовал. Во взрослых могилах костяки удовлетворительной сохранности лежали на спине. Из сопровождающего инвентаря мужского погребения особый интерес представляют железный нож, фрагменты еще одного железного ножа, железное шило, железная пряжка, стеклянная бусина и т.д. В женской могиле найдены две серебряные серьги, остатки предмета из кожи, серебряная подвеска (вероятно, от головного украшения, справа у черепа), восемь мелких нашивных полушаровидных серебряных украшений с двумя кусочками ткани коричневого цвета, две серебряные подвески, две железных пряжки, остатки семи стеклянных мелких украшений, железный нож с остатками деревянной рукоятки, еще один железный нож.
В верхнем ярусе раскопки еще пяти могил дали следующие результаты: одна могила оказалась вскрытой и заключала в себе лишь случайные остатки женского погребения; в других сохранились три нетронутых женских и одно мужское погребение. В них обнаружен сопровождающий инвентарь, аналогичный вышеописанным находкам из могил нижнего яруса.
В ауле проживали Берозовы, Варзиевы, Дзанаговы, Каллаговы, Цораевы и др. В 1780 г. здесь насчитывалось 60 дворов. В нашем распоряжении имеется посемейный список джимаринских Цораевых, составленный 13 января 1872 г. Приведем данные по двум дворам:
1) Двор Гибила Цораева 56 лет;
сыновья его: Дзамболат — 28 лет, Темболат — 17, Темыр — 11;
братья Гибила: Майрам — 48 лет, Циппу — 35 лет;
дети Майрама: Касполат — 23 года, Долика — 16 лет;
сын Циппу — Каниг — 10 лет.
2) Двор Тола Цораева 67 лет;
сыновья его: Дрис — 33 года, Осче — 21 год;
племянники Тола: Дзахо — 35 лет, Бындзи — 29 лет, Тота — 28 лет, Бадта — 23 года, Куцык — 32 года, Салим — 15 лет;
сын Куцыка — Куцури — 5 лет, Цымырза — 2 года.
Здесь же отметим, что в давние времена представители двух фамилий — Каллаговых и Березовых — переселились в Тырсыгом, где основали новые аулы: первые — Тъеп, а вторые — Джимаpa. Согласно родословной Берозовых, их предки оказались в Тырсыгоме примерно 500 лет назад. Данные генеалогического предания подтверждаются письменными памятниками. Берозовы упоминаются в статейном списке 1604-1605 годов русских послов в Грузии Михаила Татищева и дьяка Андрея Иванова. Послы сообщили об "Аристова князя приказчике Берозове". В ауле последнего останавливался грузинский "архиепископ и царевы ближние люди". 4 августа 1604 г., писали послы царю России, — "в Берозове кабаке встретили нас, холопий твоих, Аристовой матери дворецкий... да с ним два азнаура". Как видно, Берозовы в то время были приближенными Ксанского эристава. А сам эристав происходил из аланского княжеского рода Сидамонта.
В настоящее время в ауле можно отметить шесть башенных комплексов и два склеповых могильника разной степени сохранности. В окрестностях селения зафиксированы два языческих святилища: Тхост-Уастырджи-дзуар и Урс-дзуар.
Дореволюционные авторы оставили описания религиозных праздников, отмечаемых джимаринцами. Особенно часто описывали праздник Уацилла; из имеющихся свидетельств выделим наблюдения Зариницина (1894) и К. Гатуева (1914).
Согласно свидетельству первого, жители Даргавского прихода — "христиане — с незапамятных времен устраивают у себя ежегодно, обыкновенно в июне, праздник в честь Уациллы, которого они отождествляют со святым Ильей. Уацилла сопровождается целым рядом таких обрядов, которые на взгляд обыкновенного наблюдателя имеют весьма мало общего с христианством. В 1881 г. на это обстоятельство обратило внимание высшее духовное начальство в области". Стремясь придать празднику "вполне христианский характер", в Какадур в день праздника прибыл благочинный с намерением отслужить торжественный молебен в находившейся в Какадуре часовне. Прибытие благочинного и "местного начальника" произвело "неприятное впечатление" на жителей окрестных сел.
Сопровождавший гостей старшина Какадура Гасе Дзарахметов сообщил им, что "за Джимарой есть часовня Уастырджи. Там тоже молятся и приносят жертвы... только дзуарлаг входит в дзуары; ему это можно, потому что он как бы священник у нас. Священник, известно, служит в церкви, а дзуарлаг — в наших дзуарах". Старшина аула сообщил гостям подробности проведения праздника. Собрав приношения жителей прихода ("три лепешки, завернутые в вату серебряные монеты"), дзуарлаг в сопровождении "трех стариков, взявших с собой белого барана", стал подниматься в гору. За версту от вершины они остановились в пещере, где в жертву богу принесли барана, "зажарили его на шампурах и, помолившись богу, съели". Затем старики остались в пещере, а дзуарлаг пошел на вершину. Шкуру барана и шампуры он взял с собой. Дзуарлаг всю ночь оставался на вершине, а старики — в пещере. После полудня следующего дня они вместе спускаются с горы. "Дзуарлаг подойдет к народу и поздравит его с праздником: по лепешке тоже раздаст тем, кто вчера давал приношение. Еще об урожае скажет: хороший или плохой будет урожай". Праздник, по словам Г. Дзарахметова, отмечали летом, "как пройдет десять недель от пасхи, так и празднуют, шесть дней празднуют: начинают в воскресенье, а кончают в пятницу". При этом старшие отмечали праздник за столами, а молодежь — "пела песни и танцевала".
Другое описание праздника ровно через 10 лет оставил К. Гатуев. В третий понедельник после православной Троицы он попал к своему знакомому по имени Тели. Ровно в четыре часа жрец (Дзахо Гутцев) "вышел из своей рощи", его сопровождали почетные старики. "Двое из них вместе с дзуарлагом взбираются в пещеру". Вскоре эта процессия подходит к серой каменной изгороди пашни. Недалеко, у дерева, собралась группа осетин. "Они по очереди, по старшинству подходят к Дзахо, стоящему посреди образованного ими полукруга, что-то передают ему", скорее всего, серебряную монету, кусочек ваты или свечу. По рассказам местных жителей, когда Дзахо "будет проходить мимо отары овец, от нее отделится барашек и вслед за Дзахо пойдет на Тбау-Уацилла", где на следующий день дзуарлаг принесет его в жертву. "Рассказывают еще, что Дзахо несет с собой чашку пива, которую оставит в пещере на вершине горы, а, возвращаясь, возьмет из пещеры другую чашу, лежавшую там еще с прошлого года... Никто, кроме Дзахо, не может подняться на вершину Тбау-Уацилла".
Праздник официально начинался с момента выхода жреца. В кунацкой Тели К. Гатуева и других гостей ждал фынг — "низенький круглый осетинский стол — уставленный кусками вареной баранины, сыра и пивом".
Уацилла отмечают вплоть до пятницы. Вторник считался днем фамильных дзуаров. Каждая фамилия из расположенных в ущелье аулов — Верхнего и Нижнего Ламардона, Даргавса, Какадура и Джимары — наследственно владеет местом за селом, на котором отмечается этот день. "Для этого пекутся в каждом доме треугольные пироги с сыром, символизирующие для него христианство, жарятся на деревянных вертелах передние левые ножки (барана), пять отрезанных вместе с ними ребер и почки зарезанных накануне баранов". В дзуары собираются только мужчины фамилии. Возле каждого фамильного дзуара на бурках раскладывали вертела с мясом, пироги, глиняные кувшины с пивом. Тели, как старший член рода, "торжественно берет в левую руку треугольный пирог и обгорелое древко с шашлыком, а в правую руку — чашу с пивом, и читает, обращаясь к вершине Тбау-Уацилла, молитву". Этот ритуал произвел сильное впечатление на К. Гатуева: "Ведь и двести, и триста, и четыреста лет назад на том самом месте, где стоял сейчас Тели, стоял его такой же статный, такой же верующий прадед, и так же, как сейчас Тели, молился Уацилле. Это красиво!"
Домой возвратились под вечер. Уже в ауле К. Гатуева перехватил "какой-то осетин и привел его в свою саклю. Он зажиточнее Тели и кунацкая у него светлее и просторнее. Там за столом сидит компания молодежи. Из громадной полированной глиняной чаши, переходившей из рук в руки по старшинству, пьют они пиво и закусывают кусками холодной вареной баранины". Гостю освободили место, как только он появился в дверях. Гатуев в статье отметил свои впечатления: "поздно ночью я возвращаюсь домой, тяжелый и нагруженный. И искусно же угощают осетины!"
Конечно, известность и славу Джимаре приносили не праздники, а люди. Например Василий Цораев — учитель Тифлисской духовной семинарии. Вместе с Аксо Колиевым он первым из осетин окончил названную семинарию; Василий к тому же продолжил обучение в академии. В 1862 г. он перевел на осетинский язык "Осетинский букварь" архимандрита Иосифа, "Последования святого Крещения и Миропомазания" и "Соборные послания святых апостолов Иакова, Петра, Иоанна Богослова и Иуды". В 1864 г. Цораев вместе с протоиереем Колиевым, священниками Сухиевым, Аладжиковым, Жускаевым, Цаликовым исправил вышедший ранее в Тифлисе перевод Евангелия. В 1868 г. в Санкт-Петербурге под эгидой Академии наук Шифнером были изданы первые тексты "народной поэзии осетин", записанные Д. Чонкадзе и В. Цораевым.
Здесь же отметим интересное (и несколько неожиданное) утверждение М.С. Тотоева и М.П. Санакоева о том, что "известный прогрессивный культурный деятель Осетии, осетинский этнограф В.Х. Цораев" был участником Крымской войны 1853-1856 гг. В самом по себе участии представителя Осетии в войне под российскими знаменами ничего удивительного нет — пожалуй, наоборот, такое считалось нормой. Мнение ученых может вызвать некоторое удивление в связи с основными профессиональными обязанностями В. Цораева — все-таки он был священнослужителем; трудно себе представить священника в рясе и с винтовкой в руках. Тем не менее, В. Цораев, судя по архивным материалам, действительно участвовал в Крымской войне. 6 июля 1846 г. правление тифлисской семинарии в письме в правление московской Духовной Академии просило принять на стажировку своего выпускника В. Цораева. В выданном ему "Свидетельстве" отмечено, что Василий поступил в семинарию в 1841 г., окончил в 1846 г. "с весьма хорошими отметками" по философии, словесности, физике, латыни, греческому и т.д. По богослужению — "отлично". В. Цораев поступил в академию, но двумя годами позже "по состоянию здоровья" попросил освободить его от занятий. Руководство академии пошло ему навстречу, отметив, что В. Цораев не смог приспособиться к особенностям местного климата, "часто бывал простужен..."
Есть еще один интересный документ, связанный с В. Цораевым. В письме от 23 марта 1858 г. командир резервного батальона Смоленского пехотного полка, расквартированного в г. Чаусы Московской губернии, обратился в правление Духовной академии с запросом "о присвоении бывшему воспитаннику" академии какого-либо духовного чина.
Замечательным исполнителем произведений устной традиции, автором текстов и музыки многих песен, вошедших в сокровищницу осетинского народного творчества, был Иналдыко Каллагов. По данным профессора Б.А. Алборова, он родился в Джимаре в 1845 г., хотя сам Иналдыко называл другую дату — 1865 г. Одаренный от природы, он уже в 11 лет стал наездником, участвовал в 39 скачках, за победу в которых неизменно получал первые призы. В 1895 г. (по сведениям Б.А. Алборова, в 1888 г.) И. Каллагов в составе осетинской делегации (30 человек) в качестве джигита-наездника выезжал на всемирную выставку в Париж. В течение года он со своими земляками выступал на манеже Парижского цирка —кавказские наездники и танцоры пользовались
там большим успехом. В 1921 г., когда от Каллагова записывали фольклорный материал, он еще помнил отдельные французские слова и считал до ста. Русский язык и грамоту он выучил самостоятельно, когда жил во Владикавказе, где сначала обучался ювелирному делу, а затем 4 года работал мастером.
Играть на осетинской скрипке он начал (также самостоятельно) в 11-12 лет. На ныхасе или на празднике Иналдыко пристраивался возле певца или рассказчика. Своими учителями, от которых он воспринял репертуар, И. Каллагов называл сказителей Гоба Дзанагова из Джимары и известного охотника Дзодта Зораева из аула Сба. В 14 лет он так хорошо играл и пел, что его стали приглашать не только в окрестные селения, но и в соседние ущелья. Однажды в селении Ольгинском на одном из народных праздников присутствовал известный профессиональный певец Бибо Зугутов, который, прослушав юношу, отметил его незаурядные способности и "божественный дар". Слепой Бибо имел в виду талант И. Каллагова как композитора и певца.
В 1921 г. в Осетинском историко-филологическом обществе во Владикавказе Г. А. Дзагуров записал со слов Иналдыко 20 нартовских сказаний, а Б.А. Алборов — 63 текста, преимущественно песенного жанра. По словам Г.А. Дзагурова, в текстах И. Каллагова "много оригинального, чего нет или что редко встречается в нартовских сказаниях старой или новой записи от других лиц. Очевидно, Иналдыко воспринял особый вариант цикла нартовских сказаний, который условно можно назвать даргавским или кобанским". К лучшим сказаниям в исполнении И. Каллагова с художественной точки зрения Г. А. Дзагуров причислил "Как Сайнаг-алдар убил Крым-Солтана, сына Урызмага", "Как умер Созрыко", "Тяжелый год нартов", "Кадаг об Уастырджи и нарте Маргудзе". В них проявились главные достоинства нартовского эпоса: "его мудрая простота, необыкновенная скупость на украшающие эпитеты, отсутствие искусственных эпитетов".
Из рассказов жителей Джимары выясняется, что И. Каллагов "содержал семью благодаря своим песням, игре на фандыре и умению танцевать". И хотя он был золотых дел мастером, столяром, плотником, это ему не давало никакого заработка, так как чаще всего он выполнял эту работу бесплатно, по-соседски, по дружбе. "Он был универсальным человеком, мастером на все руки", — говорили о нем люди.
Многие джимаринцы в начале 20-х г. XX в. переселились на равнину и основали селение Фарн. Из Джимары и Фарна вышло немало интересных людей. В их числе Тузар Берозов, стоявший у истоков создания средней школы в Фарне; Азанбег Берозов — в предвоенные годы председатель Союза писателей Северной Осетии; Темирбулат Берозов — академик, доктор медицины, автор более 300 научных работ; Владимир Дзанагов — председатель президиума Верховного Совета республики; Чермен Дзанагов — народный художник России и др. Но свой рассказ о них мы ограничим знакомством с одним звеном родословной Цораевых — Мылыхо Цымурзаевичем (1910-1977). Он и его отец — один из основателей селения Фарн, хорошо известны читателям старшего поколения. В 30-х годах Мылыхо возглавлял комсомольско-молодежную бригаду в колхозе родного села, прославившуюся сбором больших по тем временам урожаев: 55 центнеров кукурузы и 195 картофеля с 1 гектара. В заочном соревновании молодежных бригад Северного Кавказа, а затем и всего СССР, его комсомольский коллектив занял первое место.
В 1934 г. на 10-летие автономии Северную Осетию посетил всесоюзный староста М.И. Калинин. Побывал он и в Фарне, колхозники которого начислили ему 1 трудодень. Его материальное выражение вместе с подарками в январе 1935 г. М.И. Калинину в Москве вручила делегация фарновцев — Ислам Губиев, Цымурза Цораев, Хату Цахилов и Олинка Дауева.
В 1932 г. Мылыхо возглавил комсомольско-молодежную бригаду в колхозе им. Белоцкого в Фарне и, как 22 июля сообщала газета "Пролетарий Осетии", облисполкомом и обкомом ВКП(б) был премирован скакуном как лучший бригадир полеводческих бригад Северной Осетии. Одним из первых в республике М. Цораев получил высокую правительственную награду — орден трудового Красного Знамени; дважды избирался депутатом Верховного Совета СССР (первого и второго созывов).
В 1935 г. М. Цораев на осетинском языке написал небольшую брошюру "Мой стан", в которой поделился опытом организации работы и досуга на полевом стане. Его друзья писатели Дзахо Гатуев и Асланбег Берозов перевели брошюру на русский и английский языки. Интересно, что с ней познакомились фермеры Канады и через руководство своего клуба в г. Аррана пригласили Мылыхо в Северную Америку для передачи опыта по выращиванию высоких урожаев сельскохозяйственных культур. Приглашение было принято и 19 января 1936 г. он выступил перед канадскими фермерами (Растдзинад, 11/II, 1936).
Яркая, одаренная от природы личность, Мылыхо отличился не только на колхозных полях; он был ворошиловским стрелком, инструктором школы джигитовки, прыгал с парашютом, принял участие в первом массовом восхождении молодых советских альпинистов на вершину Казбека. Мылыхо отличался трудолюбием, организаторскими способностями, бескорыстием, жаждой познать новое, стремлением помочь людям в любой ситуации, даже рискуя своим положением. Приведу лишь один малоизвестный пример. Когда по чьему-то навету был репрессирован отец будущего капитана атомохода "Ленин" Юрия Кучиева, от семьи отвернулись многие друзья и родственники. Мылыхо, несмотря на опасность самому попасть "в жернова" за содействие "врагам народа", всячески помогал опальной семье. Не случайно впоследствии Юрий Кучиев отозвался трогательными словами на известие о смерти Мылыхо: "Потрясен вестью о кончине дорого старшего друга Мылыхо, преподавшего мне на заре юности урок великого гуманизма, несокрушимого гражданского мужества". Мужество Мылыхо помогло вернуть доброе имя Коста Хетагурова. Этот эпизод из его жизни и культурной жизни нашей республики практически никому не известен; поэтому остановимся на нем подробнее.
Сейчас мало кто знает, что благодаря усилиям именно М. Цораева богатое наследие поэта вновь стало достоянием народа. Дело в том, что в 1938 г. по инициативе группы писателей Северной Осетии, по согласованию с Северо-Осетинским обкомом ВКП(б) и правлением Союза писателей СССР, руководство страны отнесло Коста к "буржуазным националистам", творчество которого "пронизано религиозными настроениями". На основании этого было принято решение об изъятии его произведений из литературного фонда.
Однако здоровые силы Осетии сразу же начали борьбу за реабилитацию имени основоположника осетинской литературы. Уже в октябре того же года старейшины Южной Осетии избрали делегацию из двух человек — Цховребова и Плиева — и направили их к депутату Верховного Совета СССР М.Ц. Цораеву. Он в то время являлся слушателем Академии сельского хозяйства им. Тимирязева и находился в Москве. 20 дней Цховребов и Плиев провели в маленькой комнатке общежития академии. Помимо них, в инициативную группу вошли видный писатель-революционер Дзахо Гатуев и постоянный представитель от Северной Осетии при В ЦИК Давид Зангиев. Решения принимали вместе, а реализовывал их Мылыхо, используя авторитет народного избранника и орденоносца. Было составлено обоснование, основанное на веских аргументах, необходимости возвращения Коста репутации народного поэта, художника, публициста и демократа. Многочисленные обращения во все писательские организации и к высоким правительственным чиновникам ничего не дали. Учитывая обстановку той поры, я не решусь кого-либо упрекать; тем более, что у всех чиновников был стандартный повод для отказа — решение о наследии Коста принималось на основании инициативы Союза писателей и обкома ВКП(б) Северной Осетии. Наконец кто-то подсказал, что, возможно, сможет помочь А. А. Жданов — секретарь ЦК по идеологии.
Раздраженный бюрократическими проволочками М. Цораев вместе с Д. Гатуевым отправились к секретарю ЦК А.А. Жданову. Он внимательно выслушал аргументы депутата, который от имени своих избирателей попросил восстановить доброе имя поэта. Жданов просил три дня для изучения вопроса.
Вернувшись в свою маленькую комнатку, Мылыхо вместе с представителями Южной Осетии написал статью о Коста, назвав ее "Великий сын осетинского народа". Чтобы не подвергать земляков опасности, Цораев подписал ее сам как депутат Верховного Совета СССР. На следующий день ее отправили в редакции центральных газет — "Правды" и "Известий".
В назначенный срок состоялась встреча со Ждановым. Он вновь благожелательно встретил посетителей, но объяснил, что поставленная перед ним задача оказалась трудновыполнимой. Сложность заключалась в том, что позиция Союза писателей Осетии и СССР, обкома ВКП(Б) осталась прежней, и они все не испытали восторга от инициативы депутата. И тут, судя по воспоминаниям Дзахо Гатуева, нервы у Мылыхо не выдержали и он выдал гневную тираду: "Если бы перечисленные организации были бы в восторге от моего обращения, я бы обратился к ним. А я вторично прихожу к вам. Зная мнение населения Северной и Южной Осетии, я глубоко убежден, восстановить имя народного поэта Коста Хетагурова — справедливо и необходимо. Если вы не верите мне и в моем лице моим избирателям, то я оставляю вам свой значок (депутата Верховного Совета СССР) и орден; носите их на здоровье, а свой вопрос я решу с хозяином страны. Я написал статью о Коста и направил ее в ваши "Правду" и "Известия", но и они, видимо, боятся публиковать истину". Ошарашенный Жданов молча выслушал и попросил помощника соединить с редактором какой-нибудь из названных газет. На месте оказался редактор "Известий". Поручив ему выяснить судьбу статьи, Жданов в корректной форме продолжил разговор с посетителями: "Для принятия окончательного решения поднятого вами вопроса нужно определенное время; такие проблемы так быстро, как вы хотите, не решаются. Я верю вашим словам о Коста. Что касается статьи в газете, то знайте, что любой материал, подписанный депутатом Верховного Совета СССР, никто, кроме председателя Верховного Совета М.И. Калинина, не имеет право запретить публиковать. Обещаю вам, что она будет опубликована".
И действительно, 22 ноября 1938 г. "Известия" опубликовали статью (выдержанную в агрессивно-наступательном тоне) депутата М. Цораева "Великий сын осетинского народа". В ней Коста изображен как последователь идей Чернышевского и Добролюбова, блестящий публицист и художник-живописец, талантливый поэт, основоположник осетинской литературы и литературного языка, много сил отдавший просвещению своего народа. Приведя краткий очерк жизни и творчества К. Хетагурова, Мылыхо напомнил, что в октябре следующего года исполняется 80 лет со дня рождения поэта и "уже теперь следует начать серьезную подготовку к этому юбилею". "Можно только поражаться, — продолжал он далее, — как это до сих пор произведения Коста не переведены на русский язык... руководитель сектора национальной литературы Детиздата Хакимов договорился до того, что революционные стихи Коста объявил "любовной лирикой незначительного художественного достоинства". Нужно только удивляться, как могли руководители Детиздата доверить сектор национальной литературы полнейшему невежде, обнаруживающему полнейшую литературную неграмотность. Наши лучшие поэты должны теперь же приступить к работе, чтобы обеспечить к юбилею высокохудожественные переводы произведений Коста на русский язык и языки народов братских республик".
Статья оказалась знаковой и на 180 градусов переменила отношение официальных структур к Коста. 9 декабря 1938 г. статью перепечатали газеты "Социалистическая Осетия" и "Коммунист" (Сталинир), была она напечатана и в журнале "Фидиуаг" (1938, № 11-12, с. 36-39).
После выхода статьи состоялись переговоры А. А. Жданова с председателем Совета Министров К. Куловым. Кубади Дмитриевич занимал однозначную позицию в данном вопросе и поддержал идею восстановления доброго имени поэта. В результате, по поручению ЦК ВКП(6), была создана правительственная комиссия во главе с председателем Союза писателей СССР А. Фадеевым по проведению 80-летнего юбилея Коста Хетагурова на родине поэта — в ауле Нар Северной Осетии. В состав комиссии входил и М. Цораев.
Так Мылыхо Цымурзаевич Цораев внес свою лепту в правильную оценку творчества народного поэта Осетии и популяризацию его среди народов СССР. И это лишь одно благое дело человека, оставившего заметный след в истории своей фамилии и нашей республики.
В заключение краткого рассказа о Джимаре выразим признательность Сослану Цымурзаевичу Цораеву, предоставившему в наше распоряжение ряд интереснейших документов по истории с. Джимара.
Из книги:
Гутнов Ф. Х.
Века и люди (Из истории осетинских сел и фамилий)
Выпуск 2
Владикавказ 2004
